— Они разработали даже целую теорию! — не выдержал Флеров.
— Правильно, — кивнул ему Курчатов, — построили и теорию.
— Она чересчур сложна и не полностью описывает явление, — заметил Яков Зельдович, молодой, но уже известный своими работами в области цепных процессов сотрудник Семенова.
— Да, на наш взгляд, — улыбнулся Курчатов, — эксперименты Ферми и немцев можно было бы объяснить много проще.
— И точнее, — добавил сдержанный, всегда очень немногословный Харитон.
— Я хочу обратить ваше внимание на спешку, с которой публиковалось это открытие! — Алиханов поднял над головой знакомый многим том «Натурвиссеншафтен», взятый в институтской библиотеке и ходивший по рукам. — Статья Хана и Штрассмана была получена двадцать второго декабря тридцать восьмого года, а напечатана шестого января тридцать девятого.
— Всего две недели! — привстал с места Флеров, хотя на семинарах все говорили сидя.
Физики уже знали о сенсационной статье в «Натур-виссеншафтен», но все равно по залу прокатилась волна оживления.
— У нас это было бы сложновато, — вздохнул кто-то.
— Э, давайте не будем! — махнул рукой Алиханов и пригладил курчавые непокорные волосы. — Принесите нам свое гениальное открытие и «Папа»… Абрам Федорович напечатает его в два счета в «ДАН»[1] или даже в «Физреве».
Раздался смех.
— Только я что-то пока не вижу у нас открытий, — Алиханов тоже не сдержал улыбки. — А если они все же случаются, мы сами себе не верим и начинаем проверять, перепроверять. И так напроверяемся, что нас опережают с публикацией другие.
— Да будет тебе, — проворчал Арцимович.
Но Алиханов не унимался.
— Для непосвященных, — он хитро прищурился, — я могу развить свою мысль на конкретном примере.
— Просим! Просим! — закричали все, хотя многие знали, о чем собирается рассказать Алиханов.
— Я припоминаю драматическую ситуацию не столь далекого прошлого, — он с нарочитой гримасой покосился на Курчатова. — Она возникла в связи с обнаружением резонансного поглощения нейтронов. Явление заключается, как теперь известно, в резком возрастании поглощения нейтронов определенной узко ограниченной области энергий. В этой работе участвовали наш уважаемый председатель, — жестом присяжного поверенного Алиханов указал на Курчатова, — и Лев Андреевич Арцимович, — последовал столь же мелодраматический жест. — Последний взял на себя роль «адвоката дьявола» и упорно настаивал на том, что их опыты еще не доказывают с полной уверенностью существования резонансного поглощения. Мы с ребятами стали невольными свидетелями их жарких споров, так как все хорошо слышали через стенку. — Как опытный оратор, Алиханов сделал паузу, давая аудитории возможность посмеяться, и, когда все успокоились, спросил: — И как вы думаете, чем обычно кончался спор? Оба противника соглашались провести еще один опыт. Последний! Решающий!.. И так каждый раз. Спасибо Ферми, который положил конец этой жестокой борьбе. В один прекрасный день появилось его сообщение о резонансном поглощении нейтронов, и инцидент, как писал Маяковский, был исперчен.
— Все равно мы были правы, — упрямо буркнул Арцимович.
— Конечно! — Поддержал его Курчатов. — Когда речь идет об открытии, исследователь просто обязан быть самокритичным. Перепроверять нужно. Но вернемся к теме. — Курчатов встал, привычно сунул пальцы под ремень и разогнул спину. Затем решительным шагом направился к доске. Быстро начертил схему:
НЕЙТРОН + УРАН = ОСКОЛОК/ОСКОЛОК + НЕЙТРОНЫ?
— Если это действительно так, — он подчеркнул последний кружок с вопросительным знаком, — то прогноз великого Резерфорда можно считать ошибочным. Эти вторичные нейтроны указывают путь к практическому высвобождению атомной энергии.
— Очень важно, сколько их, — заметил Харитон. — Один или больше.
— В этом все дело! — загорелся Зельдович. — Если нейтронов выделится больше, чем один, то реакция пойдет по цепному механизму взрывообразно.
— Вот это и предстоит нам практически проверить. — Курчатов возвратился к столу.
— И не только это, — подал голос Арцимович. — Прежде всего нужно основательно убедиться в том, что нейтроны действительно выделяются.
— Кто у тебя будет этим заниматься? — наклонившись к Курчатову, тихо спросил Алиханов.
— Видимо, Русинов и Флеров, — шепнул ему Курчатов, отряхнув выпачканный мелом рукав.
— Я тут уточнил немного, — Харитон заглянул в бумажку с расчетами. — Получается, что килограмм делящегося вещества может дать энергию порядка двадцати миллионов киловатт-часов. Это в несколько миллионов раз превышает теплотворную способность обычного топлива.
— Совершенно верно! — Флеров опять вскочил со стула. — Это близко к цифре, которую получили Фриш и Мейтнер. По их подсчетам, реакция деления урана дает энергию двести миллионов электрон-вольт!
— Потрясающе! — воскликнул кто-то.
— Океан энергии! — послышалось в другом конце зала.
— Совершенно новая эра в истории человечества, — заметил еще один.
И пошло. Все заговорили разом. Из общего шума вырывались отдельные возгласы. Короткие реплики.
— А почему только уран? Надо хорошенько приглядеться к протактинию!
— Много ли его на Земле, этого вашего протактиния?
— Не столь важно! Надо будет, получим искусственно, с помощью все тех же нейтронов.
— А торий? Вы забыли про торий!
— Видимо, тепло Земли как раз и проистекает в результате радиоактивного распада. Теперь это совершенно ясно!
— Ясно? Я что-то не слышал, чтобы вулканические выбросы отличались повышенной активностью.
— А думаете, ее измеряли?
— Вас послушать, так там и нейтроны есть.
— Нейтроны вообще еще надо доказать. Пока это только гипотеза, наполовину подтвержденная экспериментом.
— У Хана со Штрассманом другое мнение.
— И все же я подожду. Посмотрим, что получит Курчатов…
— Ну что, все ясно? — потягиваясь, поднялся Фок. — Будем расходиться?
— Это в такую-то грозу? — удивился Алиханов и вместе со стулом повернулся к окну.
Гроза прошла, и ливень тоже. За туманными стеклами блестела мостовая, по которой бежали вспененные потоки. В кромешном зеркале ее дрожали и змеились разноцветные огни.
— Дождя нет! — радостно объявил Алиханов.
— Тогда до следующего четверга, товарищи, — объявил Курчатов. — Спасибо всем. Повестка дня исчерпана. Зайдите ко мне утречком, — кивнул он веснушчатому студенту, который, пробираясь к выходу, уронил незастегнутый портфель и собирал теперь разлетевшиеся по полу карандаши и тетрадки.
Из зала заседаний Курчатов прошел прямо в лабораторию, где уже дожидались его Русинов и Флеров. Усевшись рядом, они прилежно читали ЖЭТФ[2], в котором над одной из статей рукой Иоффе было написано: «Курчатову». Так уж издавна было заведено, что Абрам Федорович, получая очередной номер, размечал, кому из сотрудников что читать. И упаси господь было не прочесть утром в библиотеке указанную статью! Иоффе не кричал, не ругался, но, если верить песенке «капустника», в инфракрасных лучах его сарказма провинившийся чувствовал себя как карась на сковородке. Лучше бы уж «Папа» ругался. По неписаной традиции после завлаба отчеркнутые статьи читали все сотрудники.
На сей раз в ЖЭТФ было отмечено первое сообщение Я. И. Френкеля об электрокапиллярном делении тяжелых ядер. Иоффе счел необходимым, чтоб экспериментаторы-ядерщики познакомились с чисто теоретической работой. И они знакомились с ней.
— Хорошо, что вы здесь! — сказал, входя, Курчатов. — Надо уточнить кое-какие детали. — Он сел за рабочий стол и достал из ящика очередную ученическую тетрадь в клетку. — Чем будем замедлять? Водой или парафином?