— Пока нет, — подумав, ответил тот.
— Разберем тогда другую возможность. — Курчатов еще теснее забился в угол, чтобы дать место Игорю Панасюку. Щепкин со сложенной доской под мышкой уселся напротив, рядом с Русиновым. — Да, разберем другую возможность, — задумчиво повторил Курчатов, когда все устроились. — Цепь в системе вода — обогащенный уран. Этот вариант тоже выглядит довольно заманчиво. Какому же отдать предпочтение?
— А никакому! — с ходу вклинился в беседу Панасюк.
— Вы видите третий вариант, Игорь? — спросил Курчатов.
— Нет. Просто я считаю, что надо идти всеми мыслимыми путями.
— Слышу речь не мальчика, но мужа, — съехидничал Флеров.
— А что? Верно! — одобрил Русинов.
— Конечно, верно, — поддержал его Курчатов. — Никаких ограничений в выборе системы для реализации цепи быть не должно. Тут, как говорится, нет вопроса. Но, товарищи, надо четко представлять себе, что вся дальнейшая наша программа целиком будет зависеть именно от такого выбора. Тем более, если мы выберем сразу и то, и другое, и, быть может, еще что-то третье.
— Откуда третье? — не понял Щепкин.
— Замедлитель, — подсказал Курчатов. — Цепь в изотопе U-двести тридцать пять можно пытаться осуществить, пользуясь для замедления не только протонами, но и другими легкими ядрами.
— Конечно, — сказал Щепкин. — Гелий, азот, кислород…
— И углерод! — добавил Курчатов. — Поскольку этот возможный замедлитель может быть в разных модификациях— от углекислого газа до твердого графита и алмаза. Все это необходимо исследовать.
— И алмаз? — ехидно прищурился Панасюк.
— И алмаз, — серьезно ответил Курчатов. — Только начать все же лучше с более дешевого графита.
— Тяжелая вода? — спросил Щепкин.
— Вы бы продолжали разыгрывать дебюты, — пошутил Русинов. — Тяжелую воду мы как-то позабыли. Для системы обогащенный уран — вода нужно не менее пятисот килограммов ядерного горючего, а во всех лабораториях мира не наберешь и двух микрограммов изотопа двести тридцать пять. С тяжелой водой, правда, дело обстоит получше. Ее для развития цепей в системе природный уран — тяжелая вода требуется пятнадцать тонн, тогда как мировые запасы исчисляются в полтонны.
— Если есть полтонны, будут и пятнадцать тонн! — сказал Флеров.
— Правильно, — Курчатов похлопал его по плечу. — Для этого нужны только новые высокопроизводительные электродиализные заводы, время и миллионные суммы. Нужна новая индустрия, товарищи. В том-то и дело, что путь к цепи — это путь великана. Прыжок от камерных исследований к высокоточной и широко развитой индустрии. Как вы сами понимаете, он не может совершиться в ограниченные сроки. — Курчатов вновь похлопал Флерова по плечу. — Теперь сами судите, Юра, насколько продвинулись вперед наши зарубежные коллеги, чьи имена исчезли вдруг с журнальных публикаций. Было у них время создать такую индустрию?
— Нет. Не было, — подумав, ответил Флеров.
— Но, видимо, именно этим они и заняты сейчас, — сказал Петржак.
— А мы что делаем? — прищурился Курчатов. — И еще учтите, на совещании я подробно обсудил это с Харитоном: от управляемой ядерной реакции к бомбе тоже дистанция огромного размера. Тут уже нужно не обогащенное, а чистое ядерное горючее, которое делится под действием быстрых нейтронов. Таково реальное положение вещей. Чудес в мире не бывает. Можно догадываться, почему в зарубежных журналах исчезли все публикации по урановой проблеме. Но одно ясно: без новых индустриальных методов разделения изотопов урана и водорода невозможно осуществить цепную реакцию, а тем более атомную бомбу.
— Но все же следует обратить внимание Академии наук на военное значение урановой проблемы, — сказал Флеров.
— Не только Академии, — многозначительно заметил Курчатов. — Но об этом мы еще поговорим… И вообще, друзья, нам предстоит еще очень и очень многое сделать. Я уверен, что сорок первый год, в который мы скоро вступим, окажется решающим. Возможно, именно он принесет нам успех. И если не появятся какие-то совершенно иные методы получения ядерного горючего, то, я уверен, в сорок втором или, максимум, в сорок третьем году мы сумеем заложить промышленные основы разделения изотопов. Так или иначе, проблема будет решена.
— За это и выпить неплохо, — как бы между прочим сказал Панасюк.
И никто не заметил, как на столе появилась бутылка «Саперави». Курчатов вынул коробку зефира, и все кинулись доставать припасенную на дорогу снедь: промасленные кульки с сыром и колбасой, холодную курицу, банку шпрот и крутые яйца.
Предложение было встречено радостными возгласами.
Не прошло и пяти минут, как все было готово для веселого пира. Тем более что проводница начала разносить чай в мельхиоровых подстаканниках. Оставалось только на полную мощность включить освещение, что с величайшей готовностью и сделал Игорь Панасюк.
За окном была полная темнота. Вагон слегка покачивало. Позвякивали ложечки в стаканах. Вино отбрасывало на смятый пергамент прозрачную розовую тень. Маленькое купе, куда они набились вшестером, казалось необыкновенно уютным. Все было прекрасно в этот вечер: ощущение успеха, теплое чувство общности и тревожная радость ожидания.
Они проговорили далеко за полночь.
ВРЕМЯ ВЫБОРА
По Лиговке медленно шли танки. Горячие гусеницы с лязгом и грохотом проминали асфальт. В воздухе плавала удушливая гарь солярового масла. Защитная краска на броне сквозь дым казалась серой.
У Московского вокзала строился отряд краснофлотцев. Прямо на бескозырки моряки надевали зеленые каски. Штыки на винтовках были примкнуты.
Перед плакатом, на котором извивались омерзительные коричневые змеи со свастикой, отчаянно спорили два пацана.
Курчатов невольно задержал шаг, и мальчик в коротких штанишках, подпоясанных настоящим командирским ремнем со звездой на пряжке, поднял на него глаза.
— Который тут Гитлер? А, дяденька?
— Скорее всего вот этот, — Курчатов указал на самую большую змею.
— Ну, что я тебе говорил?! — торжествующе воскликнул худой, высокий парнишка с противогазной сумкой через плечо. — А ты еще не верил!
— Тогда где Геббельс? — насупился первый мальчик и сердито шмыгнул носом.
— Этот, — сказал Курчатов уверенно, ткнув пальцем в гада покороче.
— Точно! — обрадовался мальчик. — Уж очень изворотлив…
Курчатов погладил его по голове и присоединился к людям на тротуаре, терпеливо ожидающим, когда пройдут танки и можно будет перейти улицу. Несмотря на синий выхлопной дым, многие окна, оклеенные крест-накрест полосками бумаги, были раскрыты. Перегнувшись через подоконники, за танковой колонной молча и пристально следили женщины, словно стремились разглядеть что-то важное в черных дырах люков.
Моряки построились в шеренги, отряд развернулся и зашагал навстречу грохочущей технике. Сквозь стальной лязг и треск выхлопов ударила песня.
Курчатов глотнул прихлынувший к горлу едкий ком. Вчера его почти насильно выгнали из военкомата.
— Приказы не обсуждают, профессор, — жестко сказал военком, — их выполняют. Идите и работайте! И больше в военкомат не приходите. Надо будет, сами вызовем! А вашему начальству я позвоню. Пусть применят к вам строгие меры внушения.
В тот же день у него состоялся разговор с Абрамом Федоровичем.
Иоффе осунулся и выглядел очень усталым, но лицо его, как всегда, лучилось удивительной приязнью и добротой. Он затащил Курчатова к себе в кабинет и, сердито нахмурясь, сообщил, что абсолютно не располагает временем для душеспасительных бесед. Абсолютно!
— Надо готовиться к эвакуации в Казань. Это очень ответственно, голубчик. — Губы Иоффе сами собой сложились в грустную улыбку, и вокруг глаз обозначились лучики морщин. — Очень недостает людей. Вся молодежь на фронте, многие ушли в ополчение. Да вы же и сами все знаете. Послушайте-ка!