К вечеру, когда на окна читальни опустили маскировочные шторы и зажгли керосиновые лампы, Флеров составил для себя довольно ясную картину. Она родилась из умолчания, проявилась из пустоты. Никаких сомнений больше не осталось. В обстановке, полной секретности, англо-американские союзники работали над атомной бомбой. По исчезнувшим именам можно было лишь смутно догадываться об общем числе вовлеченных в урановый проект исследователей. Но сами эти имена говорили о многом. Это был весь цвет мировой физической науки. И конечно же, соединенные усилия блистательных ее первопроходцев могли своротить горы.
Все-таки это страшная ошибка, подумал Флеров, что мы бросили проблему. Война становится затяжной, и союзники явно взяли курс на атомное оружие. Видимо, они получили весомые доказательства в его реальности. Но разве это не сигнал и для нас? А немцы?!
При мысли о немцах он зябко поежился. И хотя все его сведения о германском урановом проекте ограничивались скудными данными предвоенных лет, он не сомневался, что физики «третьего рейха» не теряют времени даром.
Вернер Гейзенберг, Макс фон Лауэ, Отто Хан — все это имена высшего класса. Не надо забывать и о том, что в распоряжении врага весь научно-промышленный потенциал завоеванной Европы: чешский уран и норвежские заводы по производству тяжелой воды, богатейшие запасы атомных материалов Франции. Видимо, американцы все это учли. А как же мы? На сегодня наши возможности хуже, чем у США или же немцев. К тому же мы, видимо, отстали года на два, на три… Но догнать можно. Это точно… Только нельзя терять времени. Начинать нужно уже сегодня, сейчас! И бросить на проблему все силы, мобилизовать все возможности… Мы бы могли работать днем и ночью, как никогда не станут работать ни немцы, ни англичане — никто…
Флеров аккуратно вырвал из середины тетради три двойных листа. Писал неторопливо, подолгу обдумывая каждую фразу.
Первое письмо предназначалось Курчатову. Флеров уже знал, что Игорь Васильевич благополучно возвратился в Казань, но буквально на другой день слег не то от воспаления легких, не то от сыпного тифа. Друзья писали, что болезнь его протекает трудно и изнурительно. Поэтому Флеров старался писать покороче. Он просто перечислил все те соображения, на которые навел его анализ иностранных журналов. Тем более это далеко не первое его письмо к Курчатову по поводу урановой проблемы. Главное уже сказано, и не раз. Зато два других письма написаны подробно и обстоятельно. Оба они адресованы в Москву: одно — в Государственный комитет обороны, другое — в Кремль.
В КОМИТЕТЕ ОБОРОНЫ
У Казанского вокзала прибывших по вызову Государственного комитета обороны академиков ожидала машина — просторный «ЗИС-101», весь в желто-зеленых маскировочных пятнах. Полковник с четырьмя зелеными полевыми шпалами на петлицах и шофер с полевыми сержантскими треугольниками помогли ученым донести вещи.
На заднем сиденье разместились Иоффе, Вернадский и Хлопин. Более молодой Петр Леонидович Капица устроился напротив, на откидной подушке.
— Мы ненадолго заедем в «Метрополь», — пояснил полковник, приспуская стекло, отделяющее салон от шоферской кабины. — Вы сможете помыться с дороги — вода, кажется, сегодня есть — и немного отдохнуть. В ГКО нас ожидают ровно в шестнадцать тридцать. — Он бросил взгляд на часы. — Так что время у вас есть. Поехали, — сказал он, оборачиваясь к шоферу.
Иоффе приник к окну. Московские улицы показались ему незнакомыми, хотя он часто ездил по ним раньше. Разрушений было немного, но непривычно выглядели фанерные фасады зданий с нарисованными прямоугольниками окон и мелькавшие кое-где сваренные из рельсов ежи. Листва на деревьях выгорела и покрылась серым налетом пыли. Людей на улицах было мало.
…После тщательной проверки документов академиков провели на третий этаж в просторный кабинет, где их ожидал уже управляющий научными учреждениями и высшей школой Кафтанов и еще один, незнакомый им человек в полувоенном защитном кителе. Кафтанов представил его как уполномоченного Ставки.
— Мы собрали вас здесь, — без предисловий начал Кафтанов после обмена рукопожатиями, — чтобы посоветоваться по поводу одной очень важной оборонной проблемы. Само собой разумеется, что проблема эта является совершенно секретной. Об этом, думается, нет нужды даже говорить… Так вот, товарищи, нам хотелось бы заслушать ваши мнения по поводу урановой бомбы, — и после некоторой паузы тихо спросил: — Это реально?
— В принципе вполне реально, — первым ответил Иоффе.
— Насколько мощной может оказаться такая бомба? — тут же спросил уполномоченный.
— Она будет в десятки тысяч раз превосходить самые мощные авиабомбы, — уверенно, как о чем-то уже реально существующем, сказал Иоффе.
— Да, — подтвердил Капица. — Небольшая урановая бомба способна разрушить целый город. Но природный уран для этой цели не пригоден…
— О технической стороне мы еще поговорим, — Кафтанов легонько постучал по столу остро отточенным карандашом. — Пока, как правильно отметил Абрам Федорович, обсудим вопрос в принципе, — он сделал отметку в блокноте. — А в принципе, насколько я понял, урановая бомба реальна. Так? — он выжидающе повернулся к Вернадскому и Хлопину.
— В принципе — да, — отозвался Хлопин. — Но в основе всего лежит процесс разделения изотопов. Причем, прошу учесть промышленный процесс с производительностью в десятки и сотни тонн.
— Ну и что? — не понял уполномоченный.
— Подобный разделительный процесс крайне сложен и далеко еще не освоен, — пояснил Хлопин.
— Везде? — мгновенно отреагировал уполномоченный и сразу же уточнил вопрос, — И в других странах тоже?
— По-видимому, — пожал плечами Хлопин.
— Так, — Кафтанов осторожно установил свой карандаш стоймя. — А сколько времени потребовала бы разработка такого процесса?
— Трудно сказать, — подумав с минуту, ответил Хлопин.
— Трудно? — переспросил Кафтанов и медленно обвел академиков взглядом.
Но они молчали.
— На сегодня нельзя с достаточной уверенностью даже сделать выбор подходящего способа разделения, — после длительной паузы заметил Иоффе.
— Таких способов может быть несколько? — как всегда, живо отреагировал уполномоченный.
— По-видимому, — ответил Иоффе. — Разделение изотопов можно производить как электромагнитным путем, так и с помощью центрифуги. Мыслим и третий вариант: многократная газовая диффузия через пористые перегородки.
— А какой из них лучше всего? — спросил уполномоченный.
— Это может показать только опыт, — сердито сказал Хлопин.
— Во всяком случае, — заметил Иоффе, — при разработке проекта скорее всего пришлось бы учесть все три варианта.
— Одновременно вести производство по трем направлениям? — вновь спросил уполномоченный.
— Совершенно верно, — подтвердил Иоффе. — По трем направлениям. Тем более что все варианты сходятся в одном важном пункте…
— Может быть, все же повременим пока с технической стороной? — напомнил Кафтанов.
— Здесь техническая сторона неотделима от сути проблемы, — нахмурился уполномоченный. — Продолжайте, пожалуйста, тбварищ Иоффе.
— Совершенно с вами согласен, — слегка поклонился Иоффе. — Никак не отделима. Любой вариант разделения изотопов требует перевода урана в газообразное состояние, а это тоже потребует новых технических решений. Уран — вещество химически очень активное и при высоких температурах может повести себя весьма агрессивно…