У генерала отлегло от сердца. Каждый раз, провожая Игоря Васильевича в эту скромную обитель, он ловил себя на мысли, что не подобает такому человеку спать на узкой железной койке в крохотной, обшитой авиационной фанерой комнатенке. А что делать? В суровых полевых условиях они сделали все, чтобы дать физикам хотя бы минимум комфорта. В коттедже есть крохотный душ, на подоконнике цветет глициния, за окном шумит белой листвой пирамидальный тополь. Кормежка, конечно, так себе, зато икра и шампанское есть всегда. И шоколад «Золотой ярлык» тоже. Вот с молоком несколько хуже, хотя Игорь Васильевич каждый раз напоминает, что физикам надо давать свежее молоко. И ведь верно — надо. Как там ни берегись, а лишних рентгенов нахватаешь. Это генерал знает по себе. Но что поделаешь? Бывают перебои с молоком, бывают. Удаленность все-таки, жара… Зато по части электроники и связи они не то что областному центру, а самой Москве не уступят. В любом месте к услугам Игоря Васильевича телефон, телекс. Все подразделения связаны между собой через центральную диспетчерскую. В считанные секунды можно отыскать любого сотрудника. Конечно, хорошо бы создать лично для академика большой уют, только он сам не разрешает. Как у других, так и у меня, говорит. И это верно, хотя, с другой стороны — много ли у нас не то что на объекте, во всей стране таких людей?
— Да, виды у вас прелестные. — Курчатов с наслаждением вдохнул сухой бодрящий воздух и повернулся к генералу, который в это время опытными солдатскими руками заправлял небрежно постланное одеяло.
— Виды хорошие, Игорь Васильевич, это верно, — торопливо и озабоченно ответил генерал. — Только погода портится. Синоптики передали, что ожидают в ближайшие сутки ветер. А у нас если задует…
— Ветер? — Курчатов озабоченно сдвинул брови и легким, почти неуловимым движением среднеазиатского аксакала огладил бороду. — Это не вдохновляет.
Ветер действительно не сулил ничего хорошего. Прежде всего, он мог переместить в нежелательном направлении радиоактивное облако. Мог сузить программу испытаний. Кроме того, многие приборы для регистрации взрывных характеристик предполагалось поднять на аэростатах, а воздушный ураган может разметать их в разные стороны, вообще сорвать и унести неведомо куда.
— Будем поднимать аэростаты, Игорь Васильевич? — словно прочитав его мысли, спросил генерал. — Как бы не оторвало… — Он решил, что председателя ГК лучше предупредить загодя.
Будет ветер на самом деле или нет — это делу не помешает.
Вдруг Игорь Васильевич захочет посоветоваться с Москвой? Шутка ли — первый атомный взрыв! Такие вопросы с бухты-барахты не решаются.
Но Курчатов не собирался никуда звонить. Ему были даны высшие полномочия, и вся ответственность лежала на нем.
— Пока пусть все остается по-старому. Взрыв произведем точно в назначенное время, то есть ровно в восемь часов ноль-ноль минут по местному времени. И аэростаты тоже запустим. Сорвет^ так сорвет. А может, и обойдется.
— Слушаюсь, Игорь Васильевич, — с бодростью отозвался генерал.
От Курчатова исходила такая жизнеутверждающая сила, такая уверенность в себе и своем счастье, что даже думать не хотелось о всяких там осложнениях, тем более о неудаче. Нет, все должно окончиться благополучно…
Пропищал зуммер, и на селекторе загорелась красная лампочка.
— Да, — сказал Курчатов, взяв трубку.
— Игорь Васильевич! — в репродукторе неестественно низко загудел голос одного из сотрудников. — Никак не дождемся своей очереди! Только время зря теряем. А нужно столько приборов разместить!
— Вы когда по графику?
— Еще шесть часов ждать.
— Ну и ждите. Чего же вы жалуетесь? Вот если за вами не приедут точно в срок, тогда и будете жаловаться.
— Так разве я жалуюсь, Игорь Васильевич? Просто не успеем мы! Очень много приборов. Может, для первого раза не будем слишком загромождать? Ведь столько экспериментов! Разве мыслимо?
— У вас есть задание, и вы должны уложиться в расчетное время. Эти измерения необходимы военным, — он подмигнул генералу. — Не забудьте, что здесь уже не мы цари и боги, а они. Мы проведем испытания и уедем домой, а они останутся осваивать новое оружие. Вам понятно?
— Понятно, Игорь Васильевич. Попробуем успеть. Простите за беспокойство.
— Ничего-ничего… Позванивайте, — он повесил трубку и, взяв микрофон, включил тумблер общего оповещения. — Внимание всех! Добрый вечер, товарищи. Завтра с утра прошу быть на своих местах. Если у кого есть какие неясности, свяжитесь со мной.
Но селектор молчал: каждый хорошо знал свою задачу.
— А теперь спать, товарищ генерал, спать и никаких гвоздей! Кто знает, удастся ли нам еще раз выспаться до часа «Ч».
Но сам он долго не мог заснуть. Перевозбужденный мозг не отключался. Курчатов явственно ощущал, как по замкнутым цепям нейронов бродили неугасающие токи, вспыхивая время от времени яркими звездами тревожных сигналов.
Вспоминалось недавнее, что не отшумело еще, не перестало волновать: постройка уран-графитового реактора, на котором они с братом получили первые порции плутония; палатка, где Панасюк возился с размножением нейтронов; и зеленое пламя, которым вдруг вспыхнул урановый порошок. Подумать только, они и понятия не имели тогда, что уран может самовозгораться. То-то был сюрприз! Высвечивались из тьмы лица друзей и сотрудников: Кондратьев, Шлягин, Головин, Мещеряков, Зельдович, Дубовский, Павлов, Певзнер, Мостовой, Бабулевич, Спивак, Фурсов, Гуревич, Елизаров. И, конечно, Юлик Харитон — верный друг с давних гимназических лет, и Кира Щелкин, и милый Алихан. Все казалось, что время тянется слишком медленно, а как фантастически быстро оно пролетело! Странное, прекрасное время, сгущенное, спрессованное, как взрывчатое вещество. Просто не верится, что все уместилось в считанные месяцы! А ведь это именно так! Он-то знает!.. Каких-нибудь полтора года назад у них было всего двадцать три микрограмма плутония. Две крохотные, невидимые глазом пылиночки сверхсекретного вещества. А в это время уже строился огромный завод, рассчитанный на килограммы нового элемента. Не было еще ни промышленной схемы выделения плутония из урана, ни заводской технологии, а уже стоял завод, но когда в сырые от свежей штукатурки цехи в запломбированных контейнерах доставили сырье, были готовы и технология, и все прочее. Перед внутренним оком мелькнуло лицо академика Хлопина, и тут же память, как фонарь под ветром, шатнуло назад, в лютую стужу сорок шестого. Неуклюжие, неповоротливые в своих защитных скафандрах, они не выходили из горячей зоны, пока не пустили, наконец, реактор. Да что они? Им это было положено. На то они физики. А Ванников? А Славский? А Завенягин? Даже министры дневали и ночевали на стройплощадках и, завороженные темпом, в азарте хватались за такелажные работы, вкалывали на подсобке…
Потом военная Москва вспомнилась, суровая, затемненная, но уже праздничная и радостная: после Сталинграда, после Курской дуги. Откуда только не стекались тогда люди в Пыжевский переулок! С фронтов, с оборонных заводов, из Казани и Ташкента, из Алма-Аты, Свердловска, Новосибирска, Йошкар-Олы… Приезжали голодные, оборванные, часто без всяких вещей, кроме, конечно, свертков с рукописями… И вот — финал. Он нетерпеливо ждет его, он торопит медлительные секунды. Ошибки быть не может. Все абсолютно правильно. Так пусть же скорее это случится.
Незаметно он засыпает.
…Тягач с бомбой медленно ехал к башне. В резком свете прожекторов ее серебристо-серые фермы казались сотканными из паутины. Низкие рваные облака неслись на юго-восток, едва не задевая верхушку, на которой будет установлена бомба. В бинокуляр на КП можно было разглядеть все сооружение: от острия громоотвода до мельчайших заклепок, поблескивающих в голубоватом свете, как росинки в лесу под луной. Как только бомбу подсоединят к детонационному устройству, все приборы на командном пункте оживут. Зеленым кошачьим огнем нальются глаза осциллографов, закрутятся барабаны с миллиметровкой, заскрипят наполненные красной тушью самописцы.
Курчатов взглянул на светящийся циферблат часов. Пока все шло строго по плану. Если сбросить со счетов этот усиливающийся норд-вест, то можно сказать, что дело ладилось на большой палец. Но разве сбросишь со счетов ветер? Направление его, правда, было благоприятным. Он устойчиво дул в ту сторону, где на многие сотни километров не было никакого жилья. Можно было не опасаться, что смертоносное облако, которое рано или поздно должно осесть, выпадет над обитаемыми районами. Об этом можно было не волноваться. Но сила ветра…