Подход к проблеме «бессознательного», характерный для русской и в дальнейшем для советской науки, определялся (без всяких упрощенных попыток отрицания этой проблемы) прежде всего некоторыми методологическими принципами, которые обоснованно рассматриваются и поныне как единственно в данном случае адекватные. Главный из этих принципов заключается в том, что проявления «бессознательного» могут и должны изучаться на основе той логики и тех категорий, которые используются при изучении любых иных форм мозговой деятельности. Никакое замещение рациональных доказательств аналогиями, причинного объяснения «вчувствованием», или «пониманием» (в смысле, придаваемом последнему понятию Dilthey), детерминистического анализа данными не контролируемой объективно интроспекции и т.д., при исследовании «бессознательного» недопустимо, если мы, конечно, хотим оставаться в рамках строго научного знания, а не мифов или художественных аллегорий[2]
Оказался ли для советской науки этот принцип рационального, детерминистического, экспериментального подхода только призывом или же он был воплощен в конкретных исследованиях? Безусловно, последнее. Мы еще остановимся подробно на работах советских психологов, физиологов и клиницистов, в которых проявления «бессознательного» изучались именно с подобных общих позиций. В них были подвергнуты исследованию такие проблемы, . как, например, неосознаваемое восприятие речи при функциональной глухоте и световых сигналов при функциональной слепоте; зависимость сновидений от функционального состояния организма и внешней стимуляции; возможность восприятия речи спящим; способность к спонтанному пробуждению в заранее намеченный срок (вопрос, связанный с более широкой пристально изучаемой в настоящее время проблемой так называемых биологических часов); самые разнообразные физиологические и психологические эффекты влияний, оказываемых в условиях бодрствования суб- лиминальными стимулами; воздействия, оказываемые на поведение нереализованным и переставшим осознаваться намерением; сдвиги в особенностях чувствительности и динамики физиологических процессов, провоцируемые суггестивно; роль, которую так называемое подсознание (в смысле, придаваемом этому термину К. Станиславским) играет в процессе научного и художественного творчества; влияния, которые оказывают неосознаваемые формы высшей нервной деятельности на динамику безусловно- и условнорефлекторных реакций самого разного типа; глубокая связь, которую имеет со всей областью «бессознательного» интрарецепция; возможность влиять на поведение с помощью отсроченного постгипнотического внушения (при амнезии последнего); проблема неосознаваемости так называемой автоматизированной деятельности; нарушения осознания переживаний, характерные для различных клинических форм расстройств сознания, и множество других вопросов сходного типа.
Если бросить ретроспективный взгляд на весь этот широкий круг работ, проводившихся на протяжении десятилетий, можно значительно более обоснованно утверждать, что общая ориентация этих исследований, основные теоретические принципы, от которых эти исследования отталкивались, оказались во всяком случае способными превратить проблему «бессознательного», вопреки всему своеобразию и парадоксам ее предшествующей истории, в предмет строго научного анализа. Однако одновременно (и это также должно быть отчетливо сказано) мы видим теперь, что представители этого общего направления не смогли одинаково глубоко осветить качественно разные стороны вопроса о природе и законах «бессознательного». Мы имеем в виду следующее.
Анализируя проблему «бессознательного», можно концентрировать внимание на разных ее аспектах. Мы напомним некоторые из основных выступающих здесь планов, что позволит оттенить более сильные и более слабые стороны охарактеризованного только что общего подхода.
«Бессознательное» может изучаться как особая форма отражения внешнего мира, т.е. как область физиологических и психологических реакций, которыми организм отвечает на сигналы, без того, чтобы весь процесс этого реагирования или отдельные его фазы осознавались. «Бессознательное» можно исследовать, однако, и в ином аспекте — в плане анализа динамики и характера отношений (содружественных или, напротив, антагонистических; жестко заранее фиксированных или, напротив, гибко изменяющихся), которые складываются при регулировании поведения между «бессознательным» и деятельностью сознания и которые очень по-разному толкуются различными теоретическими направлениями и школами. Наконец, в качестве самостоятельной проблемы может выступить вопрос о механизмах и пределах влияний, оказываемых «бессознательным» на активность организма во всем диапазоне ее проявлений, — от элементарных процессов вегетативного порядка до поведения в его наиболее семантически сложных формах. Помимо этих трех аспектов, существует и ряд других, на которых мы сейчас задерживаться не будем.
2
Это обстоятельство мы подчеркиваем потому, что недавно [123] одним из наших оппонентов, авторитетным французским исследователем проф. Brisset, было высказано протипоположное мнение. Описание возникшего по этому поводу спора мы представим ниже.