Таким образом, James, как и многие другие, понимал все значение вопроса о «бессознательном». Налицо были и бесспорная талантливость, и очень высокое экспериментальное мастерство ряда исследователей, пытавшихся анализировать эту же проблему в более позднем периоде.
Однако все это, естественно, не могло возместить методологическую неправильность исходных позиций и, что не менее важно, отсутствие адекватных рабочих понятий, без которых поставленные проблемы не могли быть научно освещены.
Так обстояло дело за рубежом, в капиталистических странах. Как же складывалась судьба аналогичных исканий, проводившихся на основе иного понимания всей этой трудной проблемы, в нашей стране?
Прежде всего следует указать на неправомерность высказываемого иногда представления, согласно которому традиционный для русской науки материалистический подход к вопросам учения о мозге, предпочтение этой наукой объективных методов исследования функций центральной нервной системы, характерная для нее рефлекторная концепция были изначально связаны с игнорированием или по крайней мере с недооценкой значения проблемы «бессознательного». Можно привести немало аргументов в пользу того, что подобная упрощенно-негативная точка зрения не была свойственна ни основоположникам рефлекторной теории, ни тем, кто стремился руководствоваться этой теорией в медицинской практике. Бесспорно, однако, что в России сложился особый подход к проблеме «бессознательного», во многом отличный от подходов, преобладавших на Западе.
И. М. Сеченов неоднократно возвращался к вопросу о так называемых темных, или смутных, ощущениях, понимавшихся им как ощущения, лишь частично или вовсе неосознаваемые. Он говорил по разным поводам о состояниях, характерных для различных степеней бодрствования. Он предвидел также существование «предощущений», ставших в более позднем периоде (особенно в работах Г. В. Гершуни) предметом специального экспериментального анализа. В своей работе «Кому и как разрабатывать психологию?» он подчеркивал: «В прежние времена "психическим" было только "сознательное", т.е. от цельного натурального процесса отрывалось начало, которое относилось психологами для элементарных психических форм в область физиологии, и конец» [81, стр. 208]. Переработка сырых впечатлений,, — говорит он в другом месте, — происходит в тайниках памяти, вне сознания, следовательно без всякого участия ума и воли. Отсюда, по И. М. Сеченову, вытекает научная и философская неправомерность сведения «психического» только к «сознательному». Для В. М. Бехтерева активность «бессознательного» это — «рефлексы, пути которых проложены в нервной системе, но воспроизведение которых в данное время не зависит от активной личности, а потому эти рефлексы и остаются не подотчетными последней» [19, стр. 64]. И. П. Павлову принадлежат слова: «Мы отлично знаем, до какой степени душевная психическая жизнь пестро складывается из сознательного и бессознательного» [64, стр. 105]. Ему же принадлежит уподобление психолога, ограничивающегося изучением только осознаваемых переживаний, человеку, идущему в темноте с фонарем, который освещает лишь небольшие участки пути. А с таким фонарем, говорит И. П. Павлов, трудно изучать всю местность.
Подобные примеры, показывающие, каковы были принципиальные установки по вопросу о «бессознательном» у тех, кто закладывал основы рефлекторной теории, можно было бы продолжить. Будет поэтому правильнее, если вместо принятия поверхностного представления об игнорировании рефлекторной теорией проблемы «бессознательного», о существующей якобы несовместимости представлений о «бессознательном» с основными положениями этой теории, мы напомним несколько следующих общих положений.