прошествии стольких лет ее все же издать. Конечно, сегодня я написал
бы ее иначе. Но уже не напишу. Однако и в существующем виде она
меня также в значительной мере устраивает, и я принципиально не
стал в ней ничего менять. Разве что вот добавляю предисловие с некоторыми пояснениями. И прежде всего – относительно «моего» марксизма и «некоторых других причин».
Так вот, что касается марксизма. В последующем многие тогдашние
«верные марксисты-ленинцы» (в том числе и мои заботливые наставники в области марксизма) скоропостижно прозрели, осознав «утопичность» и «ограниченность» Маркса. Я же так и остался марксистом. Дело в том, что фактически пришел я к нему уже сформировавшимся исследователем. И не обучался в высших партшколах с их цитатническим методом «работы с первоисточниками». Лекции в аспирантуре только заложили основы, а дальше осваивал классиков марксизма самостоятельно. Т.е. в основу моих мировоззренческих и социально-экономических представлений легли их аутентичные работы,
а не то толкование, которое, особенно начиная с 60-х годов, представляло не столько классический марксизм, сколько его номенклатурную
4
ПРОБЛЕМА ЭСТЕТИЧЕСКОГО ОТНОШЕНИЯ
интерпретацию – нередко просто невежественную, часто приспособленческую. Такой подход к марксизму вызывал у меня активное отторжение. Это сказывалось и на моих занятиях эстетикой, переживавшей в это время период бурного развития.
Л.Н. Столович – один из тех, кто в то время активно создавал «марксистско-ленинскую эстетику» – позже, уже после «прозрения», писал:
«Эстетическая мысль довольно интенсивно развивалась в 20-х годах …
с 1937 по 1953 г. не вышла ни одна книга по эстетике … Лишь в 1956 г.
произошел эстетический «взрыв» … «Широкая дискуссия о сущности
эстетического, о природе красоты и о красоте в природе, об отношении
красоты и искусства началась в 1956 г.» … «Не случайно все это совпало с началом политической «оттепели», с первой попыткой выйти из
тоталитарного режима, с утверждения, пусть во многом словесного,
принципов гуманизма и свободы личности»1. А фактически с интенсивным формированием в сфере идеологии суррогатного «марксизма»,
достигшего вершин нелепости в хрущевском «нынешнее поколение
советских людей будет жить при коммунизме».
В эстетике это выразилось буквально в «навязывании» классикам
марксизма желаемых тогдашним исследователям эстетических взглядов. Особенно не повезло Ленину, который проблемами эстетики вообще не занимался. А ему со всеми возможными и невозможными
ухищрениями приписывали идею «искусства как средства (способа,
формы) познания». Видимо, зачем-то так было надо. И никакие доводы против не воспринимались. Помню, как заведующий отделом эстетики терпеливо и снисходительно объяснял горячащемуся неофиту,
как он неправ, отрицая подобные вещи. Потом оказалось, что человек
просто готовил докторскую диссертацию, «развивавшую ленинские
идеи» о познавательной сущности искусства… А касаемо проблемы
эстетического в действительности и в искусстве, то опять же превалировали схоластические построения с манипулированием цитатами из
классиков марксизма. Может, как раз поэтому дискуссия скоро выдохлась, и к 70-м годам «в известном смысле спор об «эстетическом» уже
стал историей»2, а сама она тоже «ушла в историю, сыграв, повидимому, свою роль в пробуждении действительно теоретического
интереса к эстетическим проблемам, так и не примирив обсуждающиеся концепции»3. Другими словами, ваш покорный слуга вступил в
дискуссию как раз вовремя, но не доспорил…
1
Столович Л. Философия. Эстетика. Смех. – СПб. – Тарту, 1999. – С. 109, 114, 110.
Тасалов В.И. Десять лет проблемы «эстетического» (1956-1966) // Вопросы эстетики. –
Вып. 9. – М., 1971. – С. 179.
3
Столович Л. Философия… – С. 114.
2
5
Л.А. ГРИФФЕН
А пытался. Оформив свою многострадальную диссертацию4 в виде
книги, отослал рукопись в издательство «Искусство». Мне ее вернули
назад с отрицательной рецензией уже тогда достаточно известного в
данной сфере Ю. Борева, и также отрицательным отзывом не менее
известного В. Скатерщикова.
Ю. Борев, считая тему данного исследования «имеющей большое
научное значение» и констатируя, что «в рукописи есть ряд верных