Джейн улыбнулась. Нет, это не Бронзино. Жалкая месть за подписью Джоша.
Как она сразу о нем не подумала?! У Джоша были литературные амбиции, он читал Фрейда и был убежден, что она так и не избавилась от Эдипова комплекса. Скорее всего, это он написал первую главу, так как она со всеми подробностями рассказывала ему об ужине с Бронзино.
Джош относился именно к той категории людей, которые используют свои похождения в качестве материала для романа. Кроме того, он мог и следить за Джейн, намереваясь сделать ее прототипом своего героя. Она представила, как после их неприятного разговора он кладет трубку и, весь переполненный жалостью к самому себе, плачет и лихорадочно делает пометки для Романа. Джош, наверное, все сразу записывал, а иначе как он мог помнить о малейших деталях, которые она упоминала в телефонных разговорах.
Бедный Джош, неужели это и есть тот роман, который он писал столько лет?!
Вряд ли он набрался жизненного опыта, если с такой точностью описывает эту чуть ли не юношескую любовь, которая почти полностью стерлась в ее собственной памяти. Кого собирается он заинтересовать, рассказывая о заурядных любовных похождениях между преподавательницей и аспирантом? Добавил бы, по крайней мере, немного юмора! И сам выглядит уж слишком серьезно. Возможно, он рассчитывал на скандальный успех, связанный с именем Бронзино. Но кто такой Бронзино в этом огромном мире?
Она взяла со стола коричневый конверт. Нет, это не почерк Джоша. Джейн хорошо помнила, что он писал большими и круглыми буквами. Возможно, он попросил кого-нибудь написать ее адрес.
Бандероль была отправлена из Нью-Йорка. Джейн встала и подошла к телефонному аппарату на столике, стоявшему слева от плиты. Она набрала номер справочного бюро в Манхэттене. По счастливой случайности ей ответили после первого же гудка.
— Имя? — спросила девушка.
— Джошуа Левин.
Наступила минутная пауза, в течение которой девушка нажимала на клавиши компьютера.
— У меня есть пять Джошуа Левиных и шесть Дж. Левиных. Вы знаете адрес?
— Нет.
— Назвать вам все номера?
— Нет, не надо. Спасибо.
Закончив разговор, Джейн продолжала стоять у столика. Она вообще не была уверена в том, что Джош жил в Нью-Йорке. А если и жил, то, скорее всего, в Бруклине или в Квинзе, ведь жизнь в Манхэттене намного дороже. Вполне возможно, он не являлся основным съемщиком квартиры и просто жил в ней с кем-нибудь — в таком случае его имени не будет в телефонном справочнике. Нужно придумать более быстрый способ, чтобы заполучить его номер. Позвонить Эллисон? Они с Джошем дружили, когда учились в аспирантуре. Возможно, общаются и до сих пор.
Сейчас без десяти два, без десяти одиннадцать в Сиэтле. Джейн снова сняла трубку и поискала рабочий номер Эллисон. На автоответчике зазвучал профессионально поставленный голос: «На работе я или нет. будьте любезны оставить свое сообщение после звукового сигнала, и я позвоню вам, как только смогу».
— Это Джейн. Позвони мне. Спасибо.
Прежде чем сесть и снова приняться за чтение, Джейн выглянула в окно: сильный дождь лил, не переставая.
3
Выходя их универмага «Мэйсиз», Джейн прищурилась от яркого солнца. Конечно, в такой день лучше было бы поехать поплавать, погулять в Вудмонт-парке. Слава богу, к концу недели «Мэйсиз» закроется, а может, это произойдет и завтра. Там уже нечего покупать. С тех пор как на распродажах скидки дошли до восьмидесяти процентов от первоначальной цены, супермаркет стал походить на военную казарму в годы войны. Один за другим закрылись четвертый, третий и второй этажи, а все оставшиеся товары втиснули в пространство, занимающее не больше половины первого этажа, и отделили его ярко-желтой лентой, которой обычно полицейские огораживают место преступления.
Переходя через Мэйн-стрит, Джейн остановилась на красный свет и увидела Бронзино, который шел со стороны Гавернмент-стрит. Он шагал быстро, глядя себе под ноги, погруженный в собственные мысли. На нем была белая рубашка с засученными рукавами и синяя бабочка, а на левой руке висела сложенная вдвое куртка. Джейн улыбнулась. Она знала, что когда-нибудь обязательно его встретит. Момент был самый подходящий: после закрытия «Мэйсиз» она будет совершенно свободна, а впереди — еще целое лето.
В апреле, спустя несколько недель после разрыва с Джошем, один преподаватель, приехавший из Франции поработать семестр в Девэйнском университете, пригласил ее в дорогой ресторан «Амиси». Любитель поговорить и вкусно поесть, он угостил ее превосходными винами и рассказал об элитарной системе французского образования, формирующей выдающихся людей, как он сам, и отметающей всех неудачников. Когда, в конце ужина, Джейн достала свой кошелек, он шумно запротестовал: «Прошу вас! Не будьте смешны». Но по-настоящему смешной она почувствовала себя через полчаса, когда этот лысенький и пухленький мужичок, любезно проводив ее до подъезда, полез целоваться. У него была жена и четверо детей, фотографии которых он показывал ей за ужином. В свои сорок четыре года он выглядел лет на десять старше и казался настолько малопривлекательным, что Джейн и мысли допустить не могла о каких-то двусмысленных отношениях с ним. Сделав еще одну неудачную попытку ее поцеловать, он воскликнул:
— Вы, должно быть, находите меня смешным!
— Вовсе нет, — возразила Джейн, краснея от страшного смущения, — мне очень приятно, но… у меня в Чикаго есть любимый человек, я не свободна.
Не произнеся ни слова, он удалился, и в течение всего дальнейшего пребывания в Девэйне больше ни разу к ней не подошел.
Это происшествие позволило Джейн понять, что ей по-прежнему нравится Бронзино, несмотря на его хамоватую выходку, хотя, возможно, этот интеллектуал просто так развлекался. Внезапно ей в голову пришла мысль, что вот уже год, как она сама старается с ним не общаться. Перейдя улицу, Джейн поровнялась с Бронзино. Он все еще не замечал ее.
— Привет, Норман.
Он поднял голову, и лицо его просияло. Он остановился.
— Джейн! Как поживаешь?
— Спасибо, хорошо. Отдыхать — не работать. Поздравляю: я узнала, что в следующем семестре ты станешь нашим новым ректором. Рада за тебя.
Руки у нее устали, и она поставила мешки между ног.
— Спасибо. Ходила за покупками?
— Да. Осталось несколько дней до закрытия.
— Чего?
— «Мэйсиза».
— «Мэйсиза»?
Джейн вытаращила глаза.
— Ты что, не знаешь? Магазин обанкротился два месяца назад. Там просто невероятные распродажи шикарных вещей! Вот, посмотри.
Открыв один из мешков, Джейн достала оттуда прозрачный целлофановый пакет:
— Пододеяльник от Ральфа Лоурина. Сто десять долларов. А я купила его за восемь.
Бронзино понимающе кивнул головой. Глаза у него округлились, когда она стала засовывать пододеяльник в мешок.
— И сколько ты их купила?
Джейн засмеялась:
— Пять. На подарки. Такая цена, что я не могла устоять! Всегда боюсь, что мне чего-то не хватит.
Улыбнувшись, Бронзино вздохнул:
— Жаль, однако, что «Мэйсиз» сворачивает торговлю. Вряд ли это что-либо исправит. А как прекрасно все начиналось тридцать лет назад!
Джейн перестроилась на более серьезный лад, соответствовавший меланхолическому настроению Нормана:
— И что же случилось?
— В шестидесятые годы наблюдался экономический спад, и в градостроительстве была допущена крупная ошибка: вначале через весь город проложили автомагистраль, потом понастроили эти ужасные бетонные коробки, «Мэйсиз», коммерческий центр, паркинги… Средний класс переселился в зеленые пригороды, и центр Олд-Ньюпорта вымер.
Джейн сочувственно кивнула, но не сказала, что банкротство «Мэйсиза» стало самым значительным событием за два года ее пребывания в Девэйне. Вот уже месяц, как она ежедневно ходила на распродажи, и это придавало смысл ее существованию. В состоянии возбуждения, улыбаясь, она выходила из дома и быстрым шагом направлялась к супермаркету, предвкушая предстоящую охоту. Порыться в вещах, купить, отложить, а самое главное, купить выгодно — все это доставляло ей необыкновенное удовольствие. В начале лета Джейн приобрела себе шубу из искусственного меха за двадцать долларов, кашемировый свитер, костюмы и блузки известных производителей, кроссовки и теплые сапоги, вечернее платье из черного шелка, расшитое жемчугом, подходящее для круиза, шерстяные и бархатные шарфы, скользящие шелковые простыни и кучу самых разных ненужных вещей, которые она засунула во встроенный шкаф, — сколько удовольствия за триста долларов!