В дальнейшем круг подобных вопросов заметно вырос. Может ли народ, оказавшийся перед угрозой голода, захватить кусок земли, принадлежащий другому? Оправдано ли вооруженное вторжение извне для наказания тирана? Может ли государь одной страны помочь своему коллеге-соседу подавить восстание «черни», грозящее погрузить весь регион в хаос и насилие? Может ли, наконец, кто-то взять в руки оружие для защиты от преследований своих единоверцев и как относится к идее о богоугодности такого конфликта? Ответы на эти вопросы занимают человечество уже много тысяч лет.
Ханна Арендт полагает, что традиция оправдывать войны восходит к политическим концепциям Древней Греции[8], однако более убедительной представляется нам мысль о гораздо более древнем ее начале. Торкильд Якобсен вполне справедливо отмечает, что подобные концепции появились еще в цивилизации Шумера, на две тысячи лет ранее. Причем побудительным стимулом к формированию концепта справедливой (а значит, и оправданной) войны стала идея о подчиненности всего сущего единому закону и суду.
Появление попыток обосновать справедливость войны в культуре Древней Месопотамии он относит к началу III тысячелетия и связывает с политической нестабильностью того времени: «Охрану границ Энки поручил богу солнца Уту — богу справедливости… Войну теперь можно было приравнять к принудительному (с применением силы) осуществлению судебного вердикта. Так, Энтемена изображает успешную пограничную войну с Уммой как акцию, предпринятую самим Нингирсу по “справедливому” указанию Энлиля. Первоначально Энлиль разрешил спор между Нгирсу и Уммой, установив между ними истинную границу. Позже правитель Уммы нарушил границу, и потому Энлиль повелел Нингирсу силой обеспечить выполнение его указа»[9].
Соответственно, можно утверждать, что уже больше пяти тысяч лет существует такое понятие, как «справедливая война», т.е. оправданная с позиции закона и морали. Поскольку же источниками последних повсеместно признавались боги, то вполне логично, что высшей санкцией на ведение войны становится божественное постановление. В Древней Месопотамии, например, существовали специальные гадательные методики, призванные узнать волю небес на тот или иной поход царя.
Библейское же повествование, отрицая правомочность подобных практик, вводит особую фигуру пророка, выступающего посредником между Яхве и народом, призванного сообщать последнему волю Всевышнего. Соответственно, воля Всевышнего, сообщенная через пророка, становится высшим законом, а святость Бога распространяется и на святость долга исполнения Его воли.
Ярчайшим примером такого подхода становится повествование книги Иисуса Навина, выступающего одновременно и пророком и вождем народа, завоевывающего определенную для него свыше Землю Обетованную. В такой интерпретации война, объявленная от имени Бога, будет уже не просто справедливой, но и сакральной. Так, в мировой политике впервые появляется феномен «священной войны».
Споры о правомочности такого подхода с позиции общечеловеческих ценностей активно ведутся уже как минимум с середины XIX века, с появления первых критических исследований библейского текста. Проблемы философского осмысления войн, их справедливости или даже священности постоянно обсуждаются и в наши дни.
Уже более половины тысячелетия прошло с тех пор, как Византия исчезла с политической карты мира. Время же ее расцвета приходится на еще более отдаленное прошлое. Тем не менее ее достижения в области истории мысли остаются не полностью изученными и включенными в сокровищницу опыта всего человечества.
В частности, нам представляется, что в современности в высшей степени актуальным становится представленный ею тип цивилизации, в которой одним из важнейших проблем был и вопрос мира и войны, ее оправданности, справедливости и священности.
Да, Византия все же сошла с мировой арены, однако сам факт ее существования на протяжении почти тысячелетия делает неразумным попытки отвергнуть ее опыт как бесполезный. Смогла бы какая- нибудь иная страна выживать так долго в условиях постоянных изматывающих вооруженных конфликтов на всех своих границах?
Возможно, в некоторых вопросах Византия слишком сильно опередила свое время. В эпоху, когда основным средством ведения внешней политики была война, Византия настойчиво утверждала, что именно мирное состояние является идеалом, к которому должен стремиться любой достойный правитель. Понимая, что проще избежать конфликта, чем разрешить его посредством войны, византийцы активно развивали дипломатические методы, предвосхищая некоторые аспекты международной политики Нового времени.