— Я хочу, чтобы меня поцеловали в зад! — заорал я. — Смотри куда едешь, мы сейчас врежемся в ворота!..
Цистерна подъезжала к огромному бетонному кубу, вокруг которого возвышался пятиметровый забор с наглухо закрытыми сталекерамзитовыми воротами.
— Перекрыть ворота! — возмутился Вили. — Какое вопиющее нарушение законов о смазке! — и достал заранее припасенный пулемет.
Не дожидаясь, пока он попросит, я выпустил из базуки три снаряда, которые снесли ворота, как ветром, и мы ворвались во двор. Навстречу нам летели пули. Выкатились с десяток тележек, стреляя разрядами. Я сжег штук пять, остальные разъехались. Цистерна въехала в здание Унифиска.
— Скорее, — закричал Вилли, посылая пули веером по двору. — Суньте рукав вон в ту дыру с надписью «для смазки». И не забудьте сказать, что Вильмейер хочет остаться президентом.
Я потащил тяжеленный рукав вглубь помещения. Репродукторы тем временем грохотали:
— На основании вышеизложенных тягчайших преступлений…
Я открыл кран и пожелал остаться президентом. Масло хлынуло в ненасытную глотку Унифиска. В передаче наступила пауза и — продолжалась до тех пор, пока все пять тонн не ухнули в отверстие. Потом репродукторы на той же ноте продолжили:
— … за истекшие годы в стране произошло значительное повышение благосостояние населения, улучшились условия труда и быта народа, окрепла экономика, повысился оборонный потенциал государства. Всё это произошло благодаря личной инициативе президента Вильмейера, его неустанным трудам на благо отечества…
Мы вышли во двор. К нам уже шли наемники, только что поливавшие нас свинцом.
— Три-четыре, — сказал их главарь, верзила с черной повязкой на глазу, увешанный оружием, как рождественская елка игрушками.
— По-здрав-ля-ем! — браво гаркнули сорок бандитских глоток.
— Хорошо, — процедил сквозь зубы президент, — с вами мы разберёмся позже. А пока арестуйте Манчено и доставьте его в тюрьму живым или мертвым. Возможно, он попытается бежать. Ну, да не мне вас учить.
К крыльцу подъехал роскошный черный лимузин. Вилли направился к нему, приветливо распахнув передо мной дверцу.
— Кстати, насчет лазера, — сказал он, дружески похлопав меня по плечу, — как я понял, ты пошутил насчет стоимости, но если тебе и в самом деле так этого хочется…
— Чего? — я и в самом деле не понял.
— Ну… чтобы тебя поцеловали… — он осекся и захлопал ртом, как рыба, выброшенная на берег из воды. Возможно, мне и не стоило бы так распускать локти, но в такие минуты не очень-то получается сдерживаться, и если лупишь, то от души… Ну да вы меня понимаете…
На следующий день Манчено застрелили «при попытке к бегству», но напряженность в столице не спала. Вилли в честь своего переизбрания (и вручения очередной награды) устроил грандиозную иллюминацию, раздачу денег, еды и подарков, бесплатные представления и беспроигрышные лотереи, а сам уселся обсуждать с парламентом вопрос о создании Центрального геологического бюро. Вечером я вышел прогуляться по городу. В чистом умеренно влажном воздухе рассыпались разноцветные звезды салюта. На площадях гремела музыка. Толпы народа высыпали на улицы столицы. И лишь в тот вечер понял я, до какой же степени были развращены все эти люди атмосферой узаконенного взяточничества. Они подкупали не только президентов, министров, шерифов, судей, но и друг дружку. Взятки давали и получали буквально на каждом шагу. В ресторанах посетители подкупали официантов, чтобы их лучше обслуживали; музыкантов, чтобы те играли то, что им угодно; швейцаров, чтобы те ниже поклонились им на глазах у других. Все вокруг переплачивали за проезд на такси, за стакан прохладительного напитка, за сигареты, кружку пива и прочие продукты, причем попросить у продавца сдачи считалось признаком дурного тона, а дать денег под расчет — символом вульгарнейшей провинциальности.
Маленькие дети стонали: «Мама, я хочу пи-пи!», но мамы не обращали на это внимания и снимали карапузам штанишки лишь получив от них чисто символическую сумму в один «игрушечный» батт. Как мне объяснили, это был воспитательный прием. Дети постарше покупали друг у друга оловянных солдатиков, машинки и пластиковые модели, покупали учителей и школьных директоров, медали и аттестаты. Я видел матч по футболу между двумя университетскими командами. На глазах у всего стадиона одна команда подкупила другую и беспрепятственно забила ей пять мячей, недостающих для выхода в финал. Но они пожадничали и не подкупили судью, так что он им просто не засчитал эти голы. Однако больше всего я был поражен, узнав, что взяточничество на Плутозии было строжайшим образом запрещено и каралось законом! Некоторых прощелыг даже арестовывали, если они забывались и настолько наглели, что забывали подкупить и полицию. Но как только они исправляли эту ошибку, их отпускали. Но даже если им приходилось садиться в тюрьму, для них были подготовлены особые, превосходно обставленные и расположенные в курортных зонах тюрьмы со всеми мыслимыми удобствами. И никого это не удивляло. И тогда я понял, что на мою долю выпала величайшая историческая миссия — освободить несчастный народ Плутозии от многовековой заразы коррупции.