Любаня повернулась к нему. И маленькая, чуть выше плеча, а смотрит почему-то свысока. Как будто сейчас вынет платок, утрет Ростику нос и начнет воспитывать.
— Мы же победители? Сам сказал, сколько побед за нами, и за тобой, в том числе. Неужели еще одну маленькую победу не сможешь завоевать?
— Тебя?
— Для меня тоже. И для себя, если это правда.
Ростик кивнул.
— Конечно, правда. Ты же знаешь. Нас еще во втором классе дразнили «жених и невеста».
— Я об этом тоже сегодня вспомнила, — улыбнулась она. Но на глаза ее почему-то опустился иней. Или это был не иней? — Ну, почему ты не скажешь того, что я хочу услышать?
Ростик понял. И про себя, и про нее.
— В самом деле… Раньше не решался, но сейчас скажу. Любаня, я люблю тебя.
Она улыбнулась, провела рукой по глазам. Это оказался не иней.
— Я тоже люблю тебя. И всегда любила, и теперь рада тебе это сказать.
— А еще, — сказал Ростик, — в целях решения проблемы выживания рода, например Гриневых, я предлагаю тебе стать моей женой. А то знаешь, всякое может случиться, все-таки в Полдневье живем.
— Про Полдневье можно было бы и не говорить на ночь глядя.
Она повернулась к нему и крепко-крепко прижалась холодноватыми, почему-то солеными губами к его губам.
Вот так это и бывает, подумал Ростик. Неужели так же было и у отца с мамой? Неужели это происходит со мной и с моей Любаней?
Любаня отодвинулась от него немного. Посмотрела налево, потом направо, в сторону своего дома.
— Знаешь, невестам полагается думать над такими предложениями. Но учитывая твою всепобедность и Полдневье, я полагаю, что… В общем, так. Наш дом почему-то пострадал больше твоего, поэтому я, пожалуй, перееду к тебе. Может быть, прямо сейчас.
Ростик почувствовал, что не дышал последние минуты три. К тому же сидор с пайком упал на снег. Он наклонился, поднял его, отряхнул снежинки с брезента.
— Это правильно, Любаня, но…
— Что тебя беспокоит, победитель?
— А мама? — спросил Ростик. — Что она скажет?
Любаня улыбнулась так, что старая акация за их спинами чуть не раскрыла свои цветы на два месяца раньше срока.
— Она обещала, что будет входить к нам в комнату со стуком.
— Как так? Ты хочешь сказать, вы с ней обо всем уже договорилась?
Любаня закусила нижнюю губу, что еще с детства служило признаком ее нежелания признаваться в каком-нибудь озорстве. Но на этот раз кивнула.
— Она согласилась переехать в твою комнату, а нам отдала дальнюю, так называемую спальню.
— Вот это да! — вырвалось у Ростика.
— Это всегда когда-нибудь происходит. — Она погладила его по рукаву, успокаивая.
— Так это же заговор! — вскричал он в радостном ужасе. Любаня снова кивнула.
— Она у меня молодец, — восхитился Ростик. — И ты тоже молодец. Оба вы у меня…
— Сегодня у нас будет свадьба, — сказала Любаня, поправляя платок. — Мамы, правда, не будет, и гостей не будет, но это и не обязательно. Их можно позже позвать, когда станет теплее. Тогда во всем признаемся, расставим столы в саду. Но свадьба сегодня состоится. Я даже воду поставила на плиту, чтобы горячей была.
— Это ты печь топишь? — спросил Ростик, если бы не естественная подушка снега, он бы грохнулся с лавочки.
Любаня опять кивнула, подхватила его под руку и силой подняла с лавочки.
— Заговор, — твердо сказал Ростик, — как пить дать.
Потом всмотрелся в лицо Любани. Стало совсем темно, но ее глаза были видны. И в этих огромных, темных озерах плескалась радость и любовь.
Он постоял, подумал и, прежде чем толкнуть калитку, добавил:
— Жизнь продолжается.