— Может быть, мы могли бы разделить какое-то большое блюдо.
— Мам, — застонала я. — Пожалуйста, поверьте уже, что я тут не последний человек. Я не живу от зарплаты до зарплаты.
Мои родители уставились на меня, пытаясь собрать воедино все факты из моего неясного высказывания. Папино любопытство взяло верх.
— Ты, и правда, находишься здесь на верху пищевой цепочки?
Я улыбнулась. Так и было. Это было не первое место, но это было хорошее место для начала, чёрт побери.
— Да. Я здесь су-шеф. Единственный и неповторимый. Я второй человек на кухне.
— Насколько это тяжёлая работа, дорогая?
Они уже знали, какую должность я занимаю, но до этого момента они не понимали, что конкретно это значило. Это было слово без определения, пока они не увидели реальное положение дел. И они знали, что я много работаю, и, вероятно, подозревали, что моя работа была тяжёлая. Но я никогда не признавалась им в этом вслух. Я хотела, чтобы он поняли, как я любила эту работу, эту должность. Если бы вы спросили их раньше, какой была моя жизнь? Они бы остановились на варианте, где присутствовали бабочки и радуга.
— Очень тяжёлая, — согласилась я. — Но она того стоит. Это и есть любовь. И мне повезло работать на одной из лучших кухонь на планете. Я не воспринимаю это как должное.
Или не буду воспринимать. Начиная с этого момента.
Вспоминая, как неблагодарно я относилась к этому в течение последних десяти месяцев, я хотела закрыть лицо от стыда. Я воспринимала мой успех как должное. Я не ценила то, что Уайетт мне доверяет, и чуть не позволила своему отношению разрушить один из лучших моментов в моей жизни.
Папа посмотрел на маму.
— Мы просили её уйти отсюда ради столовой.
Мама фыркнула, не почувствовав ни вины, ни угрызений совести.
— Я хотела, чтобы она жила поближе к дому. Я не собиралась отнимать у неё её мечты.
Но именно от этого она и просила меня отказаться. От моей мечты. От моих стремлений. От моего будущего.
— В Гамильтоне нет ничего для меня, мам. Я должна быть здесь.
Подошла Ким с двумя официантами, которые несли наши закуски, что заставило нас прервать разговор, пока перед нами не поставили первые тарелки. Папины глаза расширились от удивления, когда он увидел, насколько сложными были блюда, в то время как мама разглядывала компоненты блюд, как будто бы каждый из них был виноват в том, что я не возвращаюсь домой.
Я начала раскладывать закуски по тарелкам, разговор на несколько минут завис в воздухе. Мои родители были культурными людьми, но они не были гурманами. Тем более что вся еда была довольно вычурная, и даже осведомлённым фанатикам могли понадобиться объяснения.
— Ты это готовишь? — спросил папа, после того, как проглотил свой первый тост с форелью.
— Эм, иногда. Это зависит от смены и от того, кто ещё работает. В основном я отвечаю за мясо, если хочу этого. Но именно я предложила фисташки для ньокки.
— Как ты до этого додумалась? — спросил папа, собирая вилкой оставшиеся крошки на тарелке.
Я пожала плечами.
— Я не знаю. Это просто случилось. Я знала, что они подойдут к этому вкусу, и мне казалось, что блюду недоставало важного хрустящего компонента.
— Это впечатляет, — призналась мама.
Ким вернулась, чтобы проверить нас и принесла остальную часть нашего заказа. Для моей мамы подали хрустящую свиную грудинку с полентой на сливках и глазированной морковкой. А папе — стейк-фри — говядина Кобе подавалась с картошкой-фри и жареной брокколи. А себе я заказала тортеллини с душистым горошком. Тортеллини были моим любимым блюдом во всём меню, и Уайетт сам готовил его. Я быстро добавила карри из меч-рыбы — этим блюдом тоже занимался Уайетт — с чечевицей и овощами.
— Кайа, это слишком много, — мама отчитала меня уже во второй раз, после того как Ким отошла.
Я терпеливо улыбнулась ей.
— Тебе не надо есть всё. Но я обещаю, потом ты меня поблагодаришь.
Её глаза опустились на мою талию.
— Я думала, что ты забросила йогу, но теперь я понимаю.
Я привыкла к её пассивной агрессии и грубости, поэтому сменила тему, не обращая внимания на её подкол.
— Как там Клэр? С нетерпением ждёт лета?
Лицо моей мамы засияло при упоминании моей младшей сестры.
— Ей нравится её класс в этом году, но она ждёт каникул. Она очень много работает. Эти дети заставили её потрудиться, чтобы заработать деньги.
Я чуть не закатила глаза. Моей "несчастной" сестре приходилось работать обычное количество часов каждую неделю, а ещё у неё были летние и все остальные каникулы. Не говоря уже о тех специально отведенных днях для учителей, когда дети не приходили в школу, но которые так же оплачивались.
Меня тут же накрыло чувством вины. Я была несправедлива по отношению к учителям. Я знала, что они много работают — больше чем многие. И моя сестра любила своих учеников, вкладывая всю себя в их маленькие жизни.
Но чаша весов перевешивала в мою сторону. Клэр почитали за то, как много она работает, тогда как меня жалели из-за отсутствия личной жизни. Может быть, Клэр удалось добиться лучшего баланса в жизни, а я завидовала её летним каникулам. А кто бы ни завидовал? А, может быть, мои родители просто отказывались замечать то, что я делала, тогда как Клэр почитали? В любом случае, моя обида по отношению к Клэр была нездоровой. Даже где-то безумной. Клэр была чудесная. И мы, в общем-то, ладили. А вся эта обида была на самом деле обидой на моих родителей, перенесенной на неё.
— Она собирается приехать к тебе на пару недель, — добавил папа.
— А?
— Клэр, — сказал он более медленно. — Она скучает по тебе. Она сказала, что планирует провести с тобой пару недель летом.
— Она ничего мне не говорила, — сказала я им.
Они пожали плечами. Их не волновало, что я думаю. Если Клэр хотела провести со мной время, значит, так тому и быть. У меня не было здесь права голоса.
— На прошлой неделе нам пришлось поменять фильтры в кондиционере, — сказала мама, сменив тему.
Я не знала, что на это ответить, и почему она рассказывала мне про свой кондиционер, поэтому я кивнула и пробормотала:
— Правда?
— Мне пришлось ехать за ними в город. Твой папа написал мне на бумажке, что мне нужно, но ты же знаешь, какой у него почерк. Я приехала в магазин и вообще не смогла понять, чего он хотел. Но я заставила его прислать мне картинку, — она подняла глаза к потолку, изображая раздражение. — И всё равно я не смогла найти, что ему было нужно.
Она замолчала, а я постаралась выразить сочувствие.
— Ты, наверное, очень расстроилась, мама.
Она посмотрела на меня, а потом потянулась ко мне и сжала мою руку, как будто бы моё сочувствие значило для неё слишком много. Я закусила колечко в губе, чтобы скрыть улыбку. Я представила как она, точно гарпия, ругается на папу за его нерадивость, а он игнорирует её и смотрит гольф.