Выбрать главу

Таким образом, обмен дарами имел в глазах этих людей магическую силу. Он представлял собой одно из средств социальных связей, наряду с браками, взаимными услугами, жертвоприношениями и культовыми действиями; во всех этих формах также осуществлялся обмен между племенами, семьями и индивидами либо между людьми и божествами. Обмен дарами служил средством поддержания регулярных контактов в обществе между составлявшими его группами. Это общение — путем взаимных визитов и устройства празднеств, неизменно сопровождавшихся дарами и угощениями, — принимало форму института «give and take». Богатство в архаическом обществе не столько имело утилитарное значение, сколько являлось орудием социального престижа. Оно давало прежде всего личную власть и влияние. Вождь не мог продемонстрировать своего богатства, не раздавая его; на тех, кого он одаривал, он посылал «тень своего имени», расширяя тем самым свое могущество. «Настоящие вожди всегда умирали бедными», — говорили индейцы[55]. Понятие ценности было проникнуто магически-религиозными и этическими моментами. Экономическая деятельность была обставлена ритуалами и мифами, являлась неразрывной составной частью социального общения.

Имеют ли вышеприведенные наблюдения силу только применительно к племенам, изучаемым этнографией, или же могут быть распространены — в какой-то мере и на интересующие нас варварские общества Европы эпохи раннего средневековья? Мосс убежден в последнем. Характерно, что свое исследование он открывает цитатой из «Речей Высокого»— одной из наиболее известных песен древнескандинавского цикла «Старшей Эдды». Действительно, мы читаем здесь: «на дар ждут ответа» (145); и выше:

Не знаю радушных и щедрых, что стали б дары отвергать; ни таких, что, в ответ на подарок врученный, подарка б не приняли (39).

И еще:

Надобно в дружбе верным быть другу, одарять за подарки (42)[56]

Такого рода высказывания могли бы быть приняты за общие сентенции и афоризмы «житейской мудрости», каких немало в «Речах Высокого»[57] и которые не следует понимать в строго юридическом смысле, если бы не повторение этих же максим уже в качестве правовых норм в норвежских и шведских средневековых областных законах. В норвежском судебнике Гулатинга принцип требования равноценной компенсации за полученный дар сформулирован следующим образом: «Каждый имеет право [отобрать] свой подарок, если он не был возмещен лучшим платежом: дар не считается возмещенным, если за него не дано равного»[58]. Понятие «laun», употребляемое в норвежских и шведских законах, в исландских сагах и поэзии, означало «вознаграждение», «возмещение за дар». В формуле, которую должен был произносить отец при «введении в род» своего незаконнорожденного сына (т. е. при наделении его всеми правами наследника и члена семьи), в числе терминов, обозначающих права, приобретаемые этим усыновленным, упомянута пара аллитерированных терминов gjaid ос gjof[59]. Дарение и возмещение за него («антидар») мыслятся здесь тесно связанными. Подобные предписания содержатся и в судебниках Швеции[60]. Они находят параллель в лангобардском launegild — платеже, возмещавшем полученное дарение (или символическом возмещении).

Здесь нельзя не упомянуть отмеченную лингвистами близость понятий «брать» и «давать» в индоевропейских языках. Слово «do», по наблюдению Э. Бенвенисте, первоначально могло приобретать либо значение «брать», либо значение «давать», в зависимости от грамматической конструкции, в которой оно употреблялось. Этот глагол означает лишь факт взятия, однако синтаксисом определялось, какой именно смысл имеется в виду: «брать» или «давать». Оба понятия были органически между собой связаны. Э. Бенвенисте видит в этой близости полярных значений отражение принципа взаимности, проявлявшегося в обмене дарами, предоставлении гостеприимства, принесении присяг верности и в обмене услугами, и считает приведенный им лингвистический материал иллюстрацией к исследованию М. Мосса[61]. Расширяя круг примеров, данных Э. Бенвенисте, мы хотели бы указать на то, что и в древнескандинавском языке понятия «брать» и «давать» могли обозначаться одним глаголом «îâ», причем значения и здесь дифференцировались как по контексту, так и грамматически[62].

вернуться

55

Ю. П. Аверкиева. Разложение родовой общины и формирование раннеклассовых отношений в обществе индейцев северо-западного побережья Северной Америки. М., 1961, стр. 128.

вернуться

56

«Старшая Эдда», под ред. М. И. Стеблин-Каменского. М.—Л., 1963, стр. 19, 28.

вернуться

57

Идея дарения, важности его для социального поведения и благополучия человека проходит красной нитью через «Речи Высокого».

вернуться

58

Gulathings-Lov, 129. Norges garnie Love, I. Christiania, 1846.

вернуться

59

Gulathings-Lov, 58.

вернуться

60

См.: K. v. Amira. Nordgermanisches Obligationenrecht. I. Bd., Leipzig, 1882, S. 506, ff.; A. Holmbäck och E. Wessén. Svenska landskapslagar. L Ser., Haft 3. Stockholm, 1933, S, 173–174; V. Ser., Uppsala, 1946, S. 128, Haft 3.

вернуться

61

См.: Е. Benveniste. Don et échange dans le vocabulaire indoeuropéen. B кн. E. Benveniste. Problèmes de linguistique générale. Paris, 1966. р. 317–326.

вернуться

62

Cм.: J. de Vries. Altnordisches etymologisches Wörterbuch. Leiden, 1957–1961, S. 108.