Используя сеньориальную юстицию в качестве средства внеэкономического принуждения, а доходы от нее как один из каналов выкачивания из крестьян феодальной ренты, крупный земельный собственник вместе с тем не был заинтересован в полном разорении подвластных ему людей. Система наказаний в варварском обществе и в обществе феодальном (применительно к крестьянину) была глубоко различна, и в общем, по-видимому, можно признать, что в последнем она в большей мере считалась с необходимостью сохранить крестьянское хозяйство (как объект эксплуатации), не допустить его до полного разорения. Достаточно напомнить статью 20 «Великой Хартии вольностей», запрещающую при наказании виллана конфисковать его инвентарь, необходимый для обработки его надела и домена лорда. Варварские Правды, напротив, нередко исходят из предположения о возможности полного разорения свободного в результате уплаты штрафа или вергельда[221].
Признание над собой судебной власти могущественного человека могло сулить многим крестьянам определенное облегчение социального и имущественного положения. Не этим ли нужно объяснять возникновение слоя сокменов в областях датских поселений в Англии? Сокмен первоначально не лишался прав на свою землю, но он должен был посещать судебную курию лорда — своего покровителя. Нет оснований считать причиной подчинения этих крестьян судебной власти лордов их обеднение. По мнению Е. А. Косминского, сокмены и liberi homines «Книги Страшного суда» относились к полнонадельным крестьянам[222]. Между тем этот слой был очень многочисленным: в последней трети XI в. их насчитывалось до 23 тысяч хозяйств, т. е. около 9% общего числа крестьян, засвидетельствованных «Книгой Страшного суда» по всей Англии. Можно ли быть уверенным в том, что все они попали под судебную власть лордов в результате королевских пожалований иммунитетных прав — соки? Этот процесс, по-видимому, шел и «сверху», и «снизу»: наряду с наделением крупных феодалов королем широкими иммунитетными правами (иногда над целыми округами) происходило вступление свободных крестьян в судебную зависимость от них, и скорее всего последнее предшествовало королевским иммунитетным пожалованиям, оформлявшим уже сложившиеся или складывавшиеся отношения и расширявшим сферу судебной власти феодала.
Во всех упомянутых явлениях, на наш взгляд, можно обнаружить действие объективного исторического закона классового разделения труда. Энгельс писал об этом в «Анти-Дюринге»: «Разделение общества на классы — эксплуатирующий и эксплуатируемый, господствующий и угнетенный — было неизбежным следствием прежнего незначительного развития производства. Пока совокупный общественный труд дает продукцию, едва превышающую самые необходимые средства существования всех, пока, следовательно, труд отнимает все или почти все время огромного большинства членов общества, до тех пор это общество неизбежно делится на классы. Рядом с этим огромным большинством, исключительно занятым подневольным трудом, образуется класс, освобожденный от непосредственно производительного труда и ведающий такими общими делами общества, как управление трудом, государственные дела, правосудие, науки, искусства и т. д. Следовательно, в основе деления на классы лежит закон разделения труда»[223].
Само собою разумеется, разделение на классы, несущие различные общественные функции, совершалось в зависимости от распределения в обществе собственности, ибо в состав класса, освобожденного от производительного труда, могли входить преимущественно крупные собственники или служилые люди государя, а угнетенный класс образовали простые крестьяне.
В отличие от общественного разделения труда, под которым обычно разумеют разделение населения по роду хозяйственных функций (разделение на производителей и купцов, на ремесленников и земледельцев и т. д.), то разделение труда, о каком говорит Энгельс, можно было бы назвать классовым, или функциональным, разделением труда, ибо оно лежало в основе разделения общества на классы и социальные группы, выполняющие различные общественные функции.
221
См.:
222