Заключение
Почему в Европе возник феодализм? На этот вопрос наука еще не дала достаточно убедительного ответа. Однако, по меньшей мере, один важный результат историками достигнут: был отвергнут целый ряд предложенных объяснений. Продемонстрирована несостоятельность попыток искать решение этого вопроса в классовых конфликтах античного мира[266]: борьба рабов и других угнетенных против господствующего класса была бесперспективна в социологическом смысле: она не открывала никакого выхода из кризиса позднеримского общества. Римская социально-политическая система потерпела крах не потому, что в недрах ее созрели новые общественные силы, — не исключено, что в этом случае она бы проявила способность к трансформации. Не находит никакой опоры в конкретных данных истории и мысль о том, что феодализм якобы сменил систему рабства вследствие развития производительных сил, сделавшего неизбежным переход к более прогрессивным производственным отношениям. В первые столетия после падения Империи в экономической жизни во многих отношениях наблюдался регресс по сравнению с древностью, прогресс становится заметным только при сопоставлении раннего средневековья с эпохой варварства, которая тогда закончилась для большинства народов Европы. Но и при таком сопоставлении вряд ли можно обнаружить значительные качественные сдвиги в экономике. Мелкое производство при господстве натурального хозяйства не создавало сколько-нибудь широких возможностей для повышения производительности труда. В целом уровень производства в период раннего средневековья не был выше уровня производства, достигнутого в античности; наоборот, долгое время он даже был ниже.
Но и развитие варварского общества само по себе не порождало феодализма. Возможности этого общества изменяться, по-видимому, нередко переоцениваются. Ни в производстве, ни в социальной структуре, ни в политической организации варварские племена Европы, в первую очередь германцы, не переживали коренных сдвигов на протяжении периода, предшествующего Великим переселениям народов. Их социальная структура была такова, что способность ее эволюционировать была чрезвычайно ограничена. То, что общественный строй варваров был очень консервативным, лучше всего доказывается анализом общественных отношений тех народов и племен, которые не переселились на территорию Империи. Сопоставление данных скандинавских источников XII–XIV вв. с сообщениями античных авторов о древних германцах обнаруживает сходство поистине поразительное, если учесть, что между рассказом Тацита и записями права Норвегии и Швеции пролегло более тысячелетия!
Великий спор между романистами и германистами об истоках феодализма не принес победы ни одной из сторон именно потому, что поиски истоков нового общества они вели в неверном направлении. Идея романо-германского синтеза, взаимодействия социальных отношений Рима и варваров представляется более перспективной. Однако конкретизация этой идеи — скорее пожелание, чем уже достигнутый наукой результат.
266
См.: