Ничего, пройдёт время, и всё встанет на свои места. Даже если на Ленке женится – ну и что, в чём проблема? Отец-то, вон как маму обхаживает, но в «леваке» себе никогда не отказывает. Это Димон знал досконально. Вот и он – и приличия будет соблюдать, и все прелести жизни постарается не упустить. Тем более что за годы учёбы в школе Димочка Решетников этому уже прекрасно научился.
Поэтому он тоже встал и с большим чувством произнёс:
- Спасибо, папа! Ты – настоящий друг!
И только теперь понял, до какой степени ему хочется есть.
* * *
Мамулька и Гусь драку вообще не обсуждали; ни в тот вечер, ни потом. Да и о чём говорить? О ком? Оклемался, наверное, и уполз. В следующий раз будет умнее. Собака – и та на чужую территорию не лезет, потому что искусают.
Им просто было любопытно, валяется дед ещё или нет? Поэтому, хорошенько выспавшись, они часов в десять решили прошвырнуться до заветной скамейки.
Пришли и убедились: так и есть, гастролёр давно слинял. Правда, на траве, - там, где он тогда упал, - виднелись вроде бы следы крови.
Гусь наклонился пониже:
- Не, это не кровь, Сашка. Откуда?.. Мы ж его только попинали.
- Конечно, не кровь, - согласился Мамулька. – Раз он своими ножками утопал отсюда, то полный порядок.
Через два дня выяснилось: посмотреть место ночного боя приходили все, кроме Димона. Он по мобильнику сказал Юльке, что заболел.
- Ага, насморк! – хихикнула Анжела. – Всё проще гораздо: предки его приехали, и мальчику теперь на улочку нельзя! Штанишки обкакает.
Да, над Димкиной боязнью перед мамой-папой все давно подсмеивались. Но и без Димона они опять отлично посидели, не впервой.
А Юрка Малый – так тот даже «выставился»: принёс полный пакет закуски и три бутылки водки. Сказал, что есть повод, а потом всё произносил какие-то загадочные тосты: «За точку отсчёта» и «За начало славных дел».
Друзья так и не поняли, что он имел в виду; но какая, в общем-то, разница, раз человек угощает? Оттянулись, спасибо.
А Олька-Непруха – оказывается, такая забавная, когда напьётся! Обычно брат ей много не разрешал, ну разве что иногда – на самом донышке, а тут что-то прозевал. Глядь, а Олька уже вторую стопку заглотнула. Не беда, в общем. Зато нахохотались над ней до колик! – начала Непруха к Юрке лезть с поцелуями, Анжелку отталкивать. Кричала: «Юрочка, возьми меня, не пожалеешь!»
Пришлось Шару даже прикрикнуть на неё, насильно усадить, заставить хорошенько закусывать. А она ела, зло блестя глазами, и продолжала молоть всякий бред, адресуясь в основном к Юрке.
Но в десять часов Костя сестру увёл (отвечал за неё перед тёткой, и ему могло попасть). Однако шуток ещё хватило надолго. Юлька всё умилялась:
- Юрочка, да ты у нас, оказывается, Казанова подпольный! Девочку чуть с ума не свёл! Готова была за тобой на край света.
* * *
Дома Ольке всё-таки досталось на орехи: отец отхлестал её по щекам, вопя, что не для того он Афган прошёл, чтобы его дочка домой пьяная приползала.
Непрухина мама за Ольку даже не попыталась вступиться: когда муж начинал орать про Афган (бывало, вовсе без всякого повода), она знала, что лучше ему под руку не попадаться. Прибить может.
Олька тоже отца ужасно боялась, когда он был такой, поэтому покорно снесла все удары. Знала: отец выкричится и сам успокоится, заплачет. Рухнет на стул, обхватит голову руками и закачается в немом отчаянии, скрипя зубами. Вот тогда можно будет подойти, осторожно дотронуться до искалеченной левой руки (отец на войне лишился двух пальцев) и, тихонько гладя, уговаривать:
- Ну пап, пап! Прости, а?..
Тогда отец поднимет мокрое от слёз лицо и всхлипнет жалобно:
- И ты, и ты не серчай… Нервы…
А потом они обнимутся, хорошо посидят, и отец долго будет рассказывать Ольке, что сделал с его душой и телом адский Афган.
В такие часы Олька-Непруха готова была за отца жизнь отдать, да и не только в такие. Она и маму так никогда не любила, как отца. Олька одна знала его тайну и очень гордилась, что отец доверился ей – и только ей, больше никому. Непруха свято хранила секрет и скорее согласилась бы умереть, чем рассказать кому-то, и отец был уверен в ней.
Надо было с кем-то поделиться, не мог больше держать в себе, - вот и выбрал Ольку. Ничего, что мала: кремень-девка! Было в её глазах что-то, что он видел у лучших друзей в Афгане, да! Кстати, там почти все они и остались…