А секрет был неслабый: несколько лет назад Олькин отец совершил заказное убийство. Многие афганцы подались тогда в киллеры за заработком. На это был хороший спрос: если надо убивать, то всегда ищут того, кто умеет.
Отец сделал дело хорошо, получил «гонорар». С него и раскрутился потом, когда начали вписываться в рынок. Сначала – и ничего было; убил и убил. А потом – начало сосать, томить, мучить. Всё думал: а сколько тот «заказанный» мог бы ещё прожить? Знал, что убитый оставил сиротой девочку, маленькую совсем… Как Олька тогда. Вот такие сопли, ребята…
* * *
На жёлтой пятке коряво чернел номер – это в холодильнике городского морга вторую неделю лежал невостребованный труп.
Город пока не выделил деньги на погребение таких, как этот. Средства, как обычно, ожидались к концу осени, и тогда всех «неизвестных» (а их здесь было уже четверо) планировали зарыть в общей яме. Да и куда было спешить? Лучше уж потом, всех сразу: по опыту знали, что до конца осени «неизвестных» станет больше.
В ведомости на невостребованных выпишут гробы, а похоронят в пакетах. Вот и лишняя копеечка хорошим людям!
Нового покойника записали здесь как «труп №4», не озаботясь об имени-фамилии. Приметы: лет 70-75, среднего роста, худощавый, седой. Носил бороду и усы. Особая примета – лицо изрыто следами оспы. Это – если кто-нибудь будет искать, что вряд ли.
И действительно, никто о нём и не спрашивал. Рано-ранёшенько, в шестом часу утра, в понедельник, обнаружили тело два милиционера, только что сдавших дежурство. Они шли через парк и вдруг увидели: на аллее, прямо на виду, лежит человек.
Ещё горели фонари, и место хорошо освещалось. Вокруг трупа в немом удивлении застыли тополя: мол, как же так; вот тут всё хорошо видно, а уже прошло немало времени, как застыл убитый, и никто (никто!) не бежит сюда с криками о помощи.
Милиционеры (молодой и пожилой) подошли поближе и стали совещаться, как быть дальше.
- Максимыч, - взволнованно доказывал молодой, - убили, как пить дать!
- Может, и убили, - равнодушно соглашался Максимыч. – Но мы ж уже доложили, Паша: праздник прошёл без происшествий. Ясно?
- Так-то оно так! – чесал в затылке молодой. – А если кто заявит?..
- Не заявит, - был уверен пожилой. – Я этого бомжару немного знаю. То есть знал. Он в нашем городе уже с полгода шатается, с алкашами водится. Они мне и говорили: деда обманули, вышвырнули из квартиры, а квартиру – продали. Одинокий был! С ними чаще всего так и бывает. Се ля ви, Паша.
- Что же, мы никуда не доложим? – трепыхался молодой.
- Зачем не доложим; доложим! – Максимыч изготовился звонить по мобилке. – Но мы напишем: был пьяный, упал, разбил голову, понял? Не надо начальство лишний раз подставлять, праздник портить. Запомни, Павлик, - от души учил он неопытного коллегу, - ты начальство пожалеешь, и оно тебя прикроет. Работать-то хочешь? – подморгнул он весело. – Правильно, хочешь. И не надо пополнять собой биржу труда, дорогуша; а мне перед самой пенсией – тем более.
Максимыч дозвонился, и когда, спустя полчаса, по парку побежали первые «спортсмены», отбывающие здесь утреннюю зарядку, на аллейке было тихо и пусто.
И ещё одной некосмической проблемой стало меньше в белом южном городе.
К О Н Е Ц