Вторая брешь в этом общем предрассудке была пробита на совершенно иной почве – на почве поздней западноевропейской истории. Насколько хватает моих знаний, специфическая историко-социологическая заслуга Вернера Зомбарта состоит как раз в том, что он в процессе своего критического анализа учения Карла Маркса, воззрения которого были ему в юности довольно близки, первым заметил и подчеркнул тот факт, что до-капиталистический мир Европы определялся наверняка не приматом экономических факторов, а другим законом историко-генетических процессов, существующих между государством и хозяйством, политикой и экономикой, властной позицией и богатством групп – определялся по своему характеру иначе, чем капиталистический мир, характер которого мы видим разряжающимся и проявляющимся со все большей мощью в определенных фазах со времен раннего капитализма. Таким образом, хотя экономизм (как думал Маркс) и не действителен в отношении всей истории Запада или даже всего человечества или до момента того мистического «прыжка в свободу» социалистического общества будущего, которое упраздняет всяческую классовую борьбу, но фактически он действителен в общих чертах в отношении одной строго ограниченной эпохи поздней западноевропейской истории, и только западноевропейской истории, будучи, кроме того, освобожден от своего всеобщего «натуралистического» характера, что вообще-то и делает его собственно экономическим «материализмом», по которому именно экономические отношения должны однозначно определять содержание духовной природы. После того, как я сам внес некоторый вклад в уточнение этого взгляда[40], Зомбарт провел эту идею в высоком штиле во втором издании своего великого труда, особенно в главе под названием «Богатство власти и власть богатства».
Результат обоих этих открытий состоит, как мне кажется, в следующем. В ходе истории среди трех высших главных групп реальных факторов (кровь, власть, хозяйство) нет постоянной независимой переменной; тем не менее, в ней есть законы порядка в существующем всякий раз примате их тормозящего и растормаживающего воздействия на историю духа, т. е. в разное время разные законы порядка для определенных фаз исторического развития культуры. Господствующий среди историков эмпирически-методический оппортунизм в отношении истории благодаря этому результату точно так же теряет силу, как и ложная предпосылка о константном примате одного из факторов, объединяющая три указанные направления мысли.
Эту идею я пытался обосновать в своей многолетней работе над проблемами социологической динамики, в первую очередь – самой реальной истории, а не ее воздействия на историю духа (о которой здесь только речь и идет), исходя из многих направлений. В частности, я пытался подвести под нее более глубокий фундамент в учении о порядке развития человеческих инстинктов[41]. Результатом этих усилий как раз и является тот закон порядка, о котором я говорил. Он гласит:
В каждом связном развитии культурного процесса, относительно замкнутом в пространстве и времени, следует различать три большие фазы. При этом отнюдь не оспаривается, но вводится в качестве предпосылки, что такого связного развития применительно к одному и тому же биологически единому народному материалу de facto нигде и никогда не бывает. Действительные причинные факторы хода истории различаются с помощью абстрагирующего резолютивного и сравнительного метода так, что внутренние, автохтонные причины развития и причины, привнесенные извне, более или менее «катастрофические» (войны, переселения, природные катастрофы и т. д.), отделяются друг от друга по крайней мере в форме мысленного эксперимента. С учетом этой идеальной предпосылки, существуют следующие фазы обусловленного только внутренними причинами и ожидаемого развития. 1. Фаза, когда независимую переменную исторически происходящего образуют все и всяческие кровно-родственные отношения и рационально регулирующие их институты (патриархат, матриархат, формы брака, экзогамия и эндогамия, родовые союзы, расовые смешения и разделения вместе со всеми их «рамками», данными в законе или через нравы), которые также определяют, по крайней мере первично, форму группообразования, т. е. определяют свободное пространство того, что всякий раз может произойти по другим реальным причинам, например, политическим или экономическим. 2. Фаза, на которой этот примат воздействия – в смысле полагания свободного пространства – переходит к политическим факторам власти, в первую очередь – к влиянию государства. 3. Фаза, на которой хозяйство получает примат воздействия и именно «экономические факторы» становятся тем, что1 в первую очередь определяет реально происходящее, а в отношении истории духа – тем, что1 «открывает шлюзы» и «закрывает шлюзы». Старый спор между воззрениями на историю и ее объяснениями сам бы тем самым исторически релятивировался. Он был бы, далее, внутренне увязан со всеми другими порядками фаз, например, с порядками фаз преимущественно персоналистических и преимущественно коллективно обусловленных отрезков исторического развития, а также со всеми теми, что имеют отношение к общим законам форм группообразования (стадо, жизненное сообщество, общество, личностно-солидарная форма объединения незаменимых индивидов в одной «совокупной личности» («Gesamtperson»[42]) и, наконец, с внутренними принципами конструирования картин мира групп в этих фазах.
40
См. мои работы о капитализме (1914) в книге «О перевороте в ценностях», где я первым так резко подчеркнул значимость противоположности между порожденным властью богатством и порожденной богатством политической властью*.
* См.: Ges. W. Bd. 3.
41
Учение о порядке развития инстинктов само составляет важную часть моей «Антропологии», которая должна появиться вслед за этой книгой.
42
О понятии «совокупная личность» см. «Формализм в этике…»: Ges. W. Bd. 2. Abschn. VI B 4, ad 4.