Что касается первой фазы, то применительно к становлению всех высокоразвитых культур уже сейчас, как мне кажется, можно выдвинуть с большой степенью обобщенности правило, что они представляют собой культурные смешения неаддитивного типа, образуясь из преимущественно почвеннических, матриархальных, анимистических культур и из преимущественно патриархальных, задуманных для широкого распространения, влекущих за собой торговлю с далекими странами, активных, ориентированных на личность культур; что, далее, те из них, которые обнаруживают наиболее богатую и многообразную историческую жизнь, в большинстве случаев расслоены в расовом отношении – и что этой двойной слоистой структурой объясняется один из самых могучих мотивов становления всех высокоразвитых культур с их делением на касты, сословия, классы, с их разделением труда[43]. Только в этих смешениях и расслоениях создаются динамические противоположности и напряженности, которые разряжаются в процессе становления высокоразвитых культур. Напряженности между полами, расовые столкновения и растущее в этих боях выравнивание посредством применения политической «силы государства», энергично вырабатываемой как раз в возрастающем нивелировании этих противоположностей, являются важнейшими факторами становления высокоразвитых культур. То, что первые причины кастовых, сословных и классовых различий коренятся отнюдь не в дифференциации по экономическому имущественному положению классов, как думают марксисты, в том числе К. Бюхер, перенося закономерность третьей поздней фазы уже в первую, но и не в профессиональной, становящейся наследственной дифференциации, как склонен предполагать Г. Шмоллер[44], а в расслоении рас на основе данных им от природы динамических сил, прежде всего меры инстинкта господства и подчинения – это ясно видел Гумплович, и в этом, как мне кажется, заключается его выдающаяся заслуга перед реальной социологией. Пока где бы то ни было взгляды на религиозную и метафизическую судьбу высших и низших классов, мужчин и женщин разные, скажем, в отношении смерти и бессмертия или вида и образа загробной жизни после смерти[45], где, далее, само распределение религиозного и метафизического знания носит кастовый характер (например, в Индии от шудр «священные книги» скрывались), в этом как раз и следует видеть культурное проявление этих расово-социологических фактов. Религиозно-метафизическая демократия была высшей предпосылкой любой другой демократии и ее прогресса – и политической, и социальной, и экономической. Но именно связующая все крови политическая сила (обычно в форме монархии) всегда и почти повсюду с помощью относительно «низших» слоев добивается того нивелирования кровно-родственных, расовых и половых противоположностей, которое подготавливает это метафизически-демократическое воззрение – образ мыслей, который стал исходным пунктом и высшей предпосылкой всего западноевропейского развития, насколько мы можем охватить его взглядом. Если отвлечься от России, вся история которой определяется сменой владычества чужеземных народов (татар, шведов, поляков, немцев, евреев), господствовавших над покорным расовым конгломератом, то западноевропейская история сословий и классов уже с самого начала детерминируется преимущественно политическими факторами, так что сам по себе первичный закон образования социальных слоев ходом этой истории скорее затемняется, чем высвечивается. Только при переходе от поздней античности в фазу истории «романо-германских народов» (Ранке) снова выявляется примат факторов крови, правда в связи со многими другими внутренними «причинами заката» позднеантичной цивилизации, так что даже и здесь его можно поставить под вопрос, как это сделал Макс Вебер в своем исследовании по аграрной истории Рима. Однако принцип политической власти, который ведет к образованию классов лишь во вторую очередь, остается все-таки пружиной и зародышем всякого деления на классы и в то же время регулятором свободного пространства для возможного экономического формирования вплоть до конца эпохи абсолютизма и меркантилизма. Ибо до этого времени и «капитализм» также является в первую очередь инструментом для имеющих политическое происхождение сил – для сил, которые базируются отнюдь не на экономических факторах, как бы кстати ни были для них происходящие в это время процессы экономического развития. И лишь во времена высокоразвитого капитализма (уголь) постепенно начинается эпоха, которую можно назвать относительно и преимущественно «экономической», – эпоха, особые законы движения которой Маркс не только натуралистически возвел в «исторический материализм», но и ошибочно перенес на всю универсальную историю. Только так «вся» предшествующая история могла стать для него результатом экономической борьбы классов[46].
43
См. в этой связи:
44
См.:
46
Хорошее историческое учение о возникновении теорий классовой борьбы предлагает В. Зомбарт в своей работе «Идея классовой борьбы» (