Наш закон трех фаз в преобладающей всякий раз первичной каузальности реальных факторов нельзя, однако, понимать таким образом, будто он действителен для трех фаз одной-единственной связной универсальной истории. Он действителен – с указанным выше ограничением, что речь идет только о внутреннем развитии связного исторического процесса, которое никогда не состоится эмпирически, – причем так же относительно, и всякий раз для меньших групповых единств, т. е. не для больших групповых единств среди существующих в данное время, которые уже вовлечены в один судьбоносный для них исторический процесс. То, чту этим должно быть сказано, можно пояснить на примерах. В образовании больших «национальных» политически единых тел политическая сила всегда предшествовала экономической интеграции. Либерализм и свободная торговля шли следом за государственным капитализмом абсолютистско-меркантилистской эпохи. Германский таможенный союз также имеет политическое происхождение и является политическим инструментом[47]. Если же для единства «нация» проложено таким образом экономическое единство хозяйства и средств сообщения – но только внутри нее самой, еще не в отношениях европейских наций друг к другу – то на первый план постепенно выходит примат экономического во всех интранациональных отношениях. Внутри же более широкого единства «Европа» сохраняется, напротив, примат политической силы, несмотря на все прокладывающее себе дорогу так называемое «мировое» хозяйство, а фактически – всего лишь переплетение национальных хозяйств. Меняющиеся экономические мотивы европейской политики союзов перед мировой войной, в особенности борьба за внеевропейские рынки сбыта для европейского общества, которое становится все более индустриализированным и переживает неслыханный рост населения, не могут заслонить того, что как высшие позиции власти, так и резко отличающиеся от этих мотивов цели такого рода политических методов были вовсе не экономического происхождения – они суть дошедшие до нас остатки властно-политической эпохи Европы вообще. Мне кажется просто превосходным то, что Шумпетер написал по этому вопросу в своем глубоком исследовании по «социологии империализма». Экономический экспансионизм и империализм больших европейских государств никогда не привели бы к мировой войне, если бы не сохранились политические и военные комплексы власти, реальность, сущность и дух которых берут свое начало из властно-политической и докапиталистической эпохи Европы, восходя к периоду феодализма. Но затем Шумпетер очень уж искусственно спасает экономизм, когда после своего блестящего опровержения расхожего марксистского тезиса о том, что главной причиной мировой войны был, якобы, «мировой капитализм»[48], замечает, что существующая всякий раз политическая надстройка экономических производственных отношений может-де соответствовать более старой экономической фазе, чем та, которая существует в настоящее время. Странное quiproquo! Если экономические производственные отношения не обладали достаточной силой, чтобы в течение столь значительного времени, какое прошло с начала капиталистического, «динамического», в смысле Шумпетера, хозяйства, преобразовать политическую и правовую надстройку, то не должен ли быть тогда ошибочным весь экономический подход?
47
Ср. социологию хозяйства Макса Вебера: «Хозяйство и общество» (
48
Здесь речь идет не о причинах войны в историческом смысле – в смысле уникальной каузальности в сочетании со свободными волевыми актами правящих личностей, – а только о