В этот раз она совершенно не сопротивлялась.
Вместо этого она обвилась вокруг него в ответ и вздохнула в знак капитуляции, которую он прочувствовал до мозга костей. Уткнувшись лицом в его грудь, она прижалась к нему и опять просунула ногу между его ног.
Он послал ей её больше той жаркой привязанности, и на его глаза вновь навернулись слёзы.
Он понятия не имел, почувствовала ли она.
Глава 15
Его девушка
Балидор проснулся лёжа на спине; она устроилась на его груди и большей части живота.
Тошнотворно сладкий запах мороженого теперь, кажется, исходил из-под него. Полежав ещё несколько секунд и не желая двигаться, несмотря на запах и липкость его ладони, он решил, что они, видимо, опять перекатились в торт где-то посреди ночи.
Он прикоснулся к её волосам, снова ощутил липкость ладони и едва не рассмеялся.
Однако он разбудил её.
Угрызения совести накрыли его, когда она подняла голову.
Несколько долгих секунд они лишь смотрели друг на друга.
В камере теперь было темно, так что он понятия не имел, могла ли она вообще его видеть.
— Я не могу снять с тебя ошейник, — ляпнул Балидор. — Пока что нет. Не могу, Кассандра.
Она не отвернулась, но он ощутил в ней проблеск озадаченности.
Часть его военной выучки включала способность различать детали в темноте, и камера не была совсем лишена света. Они создали здешнюю систему освещения таким образом, чтобы видящий с военной выучкой всегда мог видеть обитателей камеры.
Поэтому он различил, как она нахмурилась.
— Знаю, — ответила Касс, и та озадаченность отразилась в её голосе.
Балидор кивнул, но угрызения совести не оставили его.
— Можно мне теперь в душ? — спросила она, выразительно притягивая его своим светом.
Он почти не колебался, кивнув.
— Я возбужусь, — признался он, почему-то ощущая необходимость озвучить это.
Он заметил, как она широко улыбнулась.
— Надеюсь, — ответила она. — Это главная причина, по которой я попросила.
Позднее Балидор не мог вспомнить, как долго они действительно принимали душ.
Он сумел перенастроить систему, которую они заложили для её купальных нужд, заставив органический пол создать достаточно широкий слив, чтобы избавиться от остатков торта и сполоснуть ту часть пола.
Он постарался сначала убрать в сторону рюкзак и отдельно валявшийся комикс, но последний уже прилип к полу из-за растаявшего торта и сморщился, потому что кто-то из них смял его во сне.
Балидор почувствовал себя виноватым.
Почему-то Касс посчитала это забавным.
Он ополоснул пол, затем их обоих, а потом она взяла его член в рот, и он на какое-то время забыл обо всём остальном.
В конце концов, он уже больше не мог терпеть и пригвоздил её к полу своим телом, оттрахав до оргазма и используя свой свет так интенсивно, что она кричала в голос, впиваясь ногтями и пальцами в его спину.
В какой-то момент он и сам кончил.
Он старался сдерживаться.
Правда, старался.
Он не сумел остановить себя после того, как она открыла свой свет, и в особенности открыла сердце, вплетая в него свой aleimi. Когда она начала выкрикивать его имя и крепче обхватила ногами, он совершенно слетел с катушек.
Он утратил контроль, хотя использовал каждый известный ему трюк, чтобы контролировать свой свет.
В какой-то момент он также осознал, что не делал этого в сексе уже очень долго. Как и во всех остальных областях своей жизни, он всегда сдерживался. Он всегда смягчал свой свет, держал какую-то его часть в резерве.
Но свет Касс был огромным.
Свет Касс окутывал его, даже когда он открывался полностью.
Даже когда он терял контроль, она могла это принять.
Более того, она хотела этого. Она притягивала его, прося большего.
Она хотела большего.
Осознав это, Балидор испытал прилив собственничества.
Он ощутил ещё один, более сильный прилив этого чувства после того, как закончился его оргазм. Данный прилив был достаточно агрессивным, достаточно ожесточённым, чтобы заставить Касс вздрогнуть, а потом уставиться на него в темноте. Балидор попытался сдержать это, взять под контроль свой свет, но и это удавалось ему с большим трудом.
В этот раз дело было не в гордости. Дело даже не в страхе навредить ей или надавить на неё своим светом; он всё равно сомневался, что он на такое способен даже с ошейником.
Дело в чувстве вины.