***
На другой день, выслеживая своих пятнистых кошек на вершине снежного склона, Амаса, случайно обернулся и увидел, что Ирейя вернулась. Она бежала по направлению к нему и размахивала руками, желая снова распугать его кошек.
- Вот чертовка, - прорычал он, стараясь не дышать.
Один из котят был уже почти на расстоянии выстрела, как на ладони, вон там, возле скалы, чуть выше по склону. Он двинулся вперёд, чутко прислушиваясь к ветру. Наконец, подобравшись достаточно близко, он, мягко ступая в снегу, сделал выстрел. Стрела вонзилась коту точнехонько под лопаткой – в самое сердце…. Тот рухнул вниз и покатился по склону, прямо к нему, пока древко стрелы не воткнулось в снег. Закинув лук за плечо, Амаса кинулся вверх по склону, чтобы забрать трофей. Он уже слышал звон монет, сыплющихся ему в ладони. Оглянувшись опять, он увидел, как Ирейя, остановившись невдалеке, снова отчаянно машет ему руками, призывая его вернуться.
Ну уж нет, сначала ценная добыча. Амаса был уже совсем рядом с кошкой, как вдруг пласт искристого снега подломился у него под ногами и понёсся лавиной вниз, увлекая его за собой. Глыбы снега, жёсткие, как стена, были к тому же полны камней. Они накрывали его собой, как тонущего белыми волнами. Его левое предплечье пронзила ужасная боль и он услышал противный хруст ломающейся кости. А потом он и снег всё падали, падали, падали….
***
Едва только рассвело, отец Алека возвратился в пещеру.
- Идём, дитя, мы должны уходить.
- А медведя ты видел, Пап? – спросил Алек, дрожа в своей волглой одежде.
- Да, огромный и отвратительный, но теперь он ушел. Ты был умницей, так долго сидел тихо-тихо.
Он вынес из-под водопада его и их пожитки и потом долго вёл Алека вдоль реки, прежде чем они остановились перекусить. И хотя медведь ушёл, отец постоянно был настороже. Алек старался не шуметь, чтобы не мешать ему слушать. Отец Алека был великий охотник: так говорила женщина, которая время от времени приглядывала за Алеком. Алек знал, что то, должно быть, был очень хитрый медведь, раз его никак не убить. А ещё очень умный, ведь он всё время находит их снова и снова.
- Теперь мы пойдём в город, да, Пап? – прошептал Алек, жуя кусок холодного мяса ондатры.
- Да. Ты должен будешь побыть там какое-то время.
- Пока ты будешь охотиться на медведя?
- Да, малыш.
- Пап, а сколько стоит медвежья шкура?
В ответ на это отец сдержанно усмехнулся, как он делал иногда.
- Этого медведя-то? Больше, чем ты можешь себе представить.
Когда они в этот раз добрались до города, отец выменял шкуры на серебро и накупил еды на несколько недель. Потом они отправились на постоялый двор, где провели несколько ночей ещё осенью. Двор назывался «Кроль» и над дверью была прибита вывеска в виде зайца с нарисованными глазами и усиками.
Женщина, которая держала его, была весьма добросердечной, так что Алек не возражал пожить здесь немного, вот если бы только не переживал из-за того, что отцу снова приходится уходить.
Но Папа же всегда возвращается обратно.
***
Амаса проснулся от сильной боли. Его грудь, голова и левая рука дико ныли, даже хуже, чем всё остальное тело. Ощущение было такое, словно его исколошматили с головы до ног. Воспоминание о лавине прогнало остатки сна. Однако он не был погребен под толщей снега. Он лежал возле огня, завернутый в одеяла и теплые шкуры. И то был не тот бивак, что они делили с Ирейей, а какая-то неглубокая пещера, устье которой было наполовину засыпано снегом. Скинув здоровой рукой с себя шкуру, он увидел, что его левая рука была заботливо привязана к палкам обрывками бело-синей ткани, такой, из которой был сделан головной убор Ирейи. В середине предплечья, там, где кость прошла сквозь кожу, повязка была перепачкана кровью. А ещё у него было сломано несколько ребер.
Послышался скрип снега под чьими-то шагами и вскоре у входа в пещеру показалась Ирейя, притащившая пару освежеванных кроликов. Не взглянув на него, не улыбнувшись, она опустилась на коленки у очага и принялась резать мясо.
- Ирейя, это ты притащила меня сюда? – спросил он, хотя каждое слово причиняло невыносимую боль.