27
Рильке знал, что настоящий поэт в конце своего пути может обратиться чем пожелает. Но он выбрал розу.
28
Поскольку в живой природе повелевает асимметрия, которая склоняет нас к какому-либо полюсу, человек, несущий внутри несколько полюсов, обречен на постоянные противоречия в муках.
29
Обнаружив себя однажды, не нужно расплескиваться на мир.
Рассказывать стоит о последствиях такого открытия.
Причем, окажется, что целую жизнь.
30
Вечное и беспечное, конечно, периодически сосуществуют. Но они не то чтобы кровные братья.
31
Слишком реалистичен для романтика, но чересчур романтичен для реалиста.
32
Женщины особенно успешны там, где облагораживается материя, вышедшая из под диких рук мужчин.
33
Если мы с вами сошлись на миг, почему спрашиваете с меня всю судьбу?
34
Жизненный опыт с его потрясениями, совпадениями и волнениями есть тот экспериментальный материал, на котором романтик исследует жизнь – подвергает ее экзистенциальному препарированию.
35
Здесь вечность даже не следила…
36
Можно ли среди типов высшей нервной деятельности отыскать ее высший тип?!
37
От бога обыденности сбежал к божествам.
Музы, примите в свой избранный круг!
38
Самобытное мышление не просто утопает в абстракциях или образах.
Оно способно связать их с ощущениями так, что мир начинает осязать на кончиках пальцев.
Тут невозможно ограничиться наукой, искусством или философией в отдельности, а требуется их переплавка в цельную композицию.
39
Наука – тот же миф, но более достоверный.
Гипотеза темной материи, описание вселенной как блуждающего поля, да еще и рябь пространства-времени – чем не таинственные представления о безликих силах природы, которым некогда предки сопоставляли божеств?!
40
Все экзистирование сводится к проживанию исключительных моментов хаотической, но материальной действительности, что складывается разом в символьную вещь.
Такие мгновения вызывают как в мозгу, так и в культуре личности, необъятное и невычислимое.
И поскольку творческий субъект, коснувшись поэзии бытия, не может больше смотреть на прозу жизни как на нечто правдивое, он подчиняет себя ловле в охват ее проблесков.
«Я в сад спускался с кровлей…»
Я в сад спускался с кровлей.
Там падала колонна на ветру.
Рядом венок залег в траве.
Распался на черты-травинки.
Где силуэты расходились в тьме,
Я вещи уловил:
Вверху, над пьедесталом темноты,
Взошла листва,
Отправив вскользь сигнал.
Ну а меня леса запрут, утащат.
Ведь я касался вод запруд.
В них голоса былых времен
Туманят сказку чащи.
Гонят по крови древний яд,
Чтоб разложить ларец из снов.
Но встану выше я голов…
Деревья развернут подолы.
Мой контур выйдет из потемок.
И соберет с листвы венок.
На вихрях я покину дом,
Орбиту, что слагают кроны.
«В густотах неба заворчали грозы…»
В густотах неба заворчали грозы,
Друзьям природы разорив весь сон.
Поблекла и трава в глухих цветах;
Столбов заколебалась тетива.
Там в атмосфере, ввысь подвешенной,
Как фонари,
Собрание из стертых лиц.
Птицы в полях грязью помечены.
Отряд назвался «ком земли».
Равнина – рыхлая душа.
Шуршит в ней кровь, свыкаясь с дрожью.
Меня, зверей похожих – всех больных —
Лес на опушке приютит.
И елью швы на ране сложит.
Но где секрет упрятан кладом?
Куда глядеть – и непонятно.
Путеводитель есть весенний?
Жучки с деревьями
В любви замечены.
В их ритуалах тайны дней.
«Вот, где холмы, я сижу…»
По мотивам творчества певицы Mirele
Вот, где холмы, я сижу. Печаль сыплется звездами.
Скоро прорвется, рекой здесь все наводнит.
Из долины мне слышатся муки похожие:
За холмами девица плачет с той ночи.
Вот превращаются звезды в сказанья берез.
В их ветвях нахожу – весна по ущельям идет.
Как долго ждать еще ветер белесый?
Мне бы музу сюда одну перебросить.
Разметил я круг, в нем мы спрячемся следом.
Ждать ли прогнозов? Играть ли нам с ветром?
Я с сигареткой, что жизнь дала прикурить.