В Индии наводнения обычно происходят каждый год, но в тот год была замечена странная вещь, что наводнения начали изменять направления течения рек. Дожди были такими сильными, что океан не мог принимать воду так быстро, как она появлялась, так что вода начинала течь назад. Там, где маленькие реки впадали в большие, большие отказывались принимать еще воду, потому что они не могли даже держать свою собственную. Маленькие реки начинали течь обратно.
Я никогда этого не видел - это я тоже упустил — но моя мать говорит, что это было странное явление, когда вода двигалась назад. И она начала втекать в дома, она вошла в дом моей матери. Это был двухэтажный дом, первый этаж был полностью залит водой. Потом она поднялась даже до второго этажа, так что все сидели на кроватях, это было самое высокое место. Но моя мать сказала: «Если Саи Баба был прав, тогда что-то произойдет». И это, должно быть, было совпадение, что вода дошла до живота моей матери и отступила!
Эти два чуда произошли до моего рождения, так что у меня нет с ними ничего общего. Но о них стало известно, когда я родился, в деревне я был почти святым! Все так уважительно относились ко мне, люди прикасались к моим ногам, даже старики. Позже мне сказали, что «вся деревня приняла тебя как святого».
Когда мне было около четырех лет, я был единственным ребенком в доме - делать нечего, школы нет, идти некуда. У дедушки со стороны мамы был универсальный магазин, там было все. Это был единственный магазин в деревне… он был очень маленьким, даже не магазин. Я начал играть с конфетами и другими вещами, и я не знаю, как это со мной произошло… но скоро начали постоянно приходить больные люди, а не было ни доктора, ни врача, ни больницы, даже в ста милях не было больницы.
Как-то ко мне пришло, что если люди считают меня святым и прикасаются к моим ногам, я должен давать им лекарства. А лекарства были ничем иным как смесью нескольких конфет, хорошо протертых в порошок, которые были в бутылочках разного цвета. И конечно, люди, у которых лихорадка, болит голова или живот, не умирают. И они начали излечиваться. Они бы вылечились в любом случае это не было чудом, но стало чудом.
Мой Нана начал говорить: «Ты испортишь мой магазин — теперь он стал больницей! Весь день люди приходят и иногда даже мне приходиться давать им твои лекарства, а я не имею понятия, что это за лекарства! Ты разрушаешь мои конфеты и мой магазин. Но они излечиваются, так что вреда нет, продолжай».
Когда через семь лет я переехал в дом моего отца, я перестал заниматься этим лечением, но люди из той деревни, когда бы они ни приходили, напоминали мне. Они уже начали называть меня доктор Сахиб, и я говорил: «Пожалуйста, не употребляйте здесь этого слова, потому что я полностью перестал этим заниматься. Во-первых, здесь нет конфет, у моего отца магазин с одеждой, а я не могу делать лекарства из одежды. И здесь никто не знает, что я могу совершать чудеса. Сначала люди должны знать, потом вы можете их совершать, иначе ничего не получится».
***
Однажды я просто играл, мне было четыре или пять лет, не более. Мой отец брил бороду, когда кто-то постучался в дверь, мой отец сказал мне: «Пойди и скажи ему: «Моего отца нет дома».
Я вышел и сказал: «Мой отец бреется, и просил сказать вам: «Моего отца нет дома».
Человек сказал: «Что? Он внутри?»
Я сказал: «Да, но это он мне сказал. Я сказал вам всю правду».
Человек вошел, а мой отец посмотрел на меня: что произошло? А человек был очень зол, он сказал: «Это нечто! Вы сказали, чтобы я пришел в это время, и вы посылаете мальчика сказать, что вас нет дома».
Мой отец спросил его: «Но как вы выяснили, что я был в доме?»
Он сказал: «Мальчик все рассказал, что «мой отец дома. Он бреет бороду, и сказал мне передать вам, что он вышел».
Мой отец посмотрел на меня. Я мог понять, он сказал: «Подожди! Пусть только этот человек уйдет, и я тебе покажу».
И я сказал ему: «Я ухожу еще до ухода этого человека».
Он сказал: «Но я ничего тебе не сказал».
Я сказал: «Я все понял!»
Я сказал человеку- «Останьтесь здесь. Сначала дайте мне уйти, потому что у меня будет проблема». Но уходя я сказал своему отцу: «Ты же сам настаивал: «Будь честным…» Так что, сказал я, это шанс быть честным, и проверить, действительно ли ты хотел, чтобы я был честным или учил меня хитрости?»
Конечно, он понял, что лучше промолчать, потому что когда человек уйдет, я вернусь домой. Я пришел через два или три часа, так чтобы он успокоился, там были бы другие люди, и не появилось бы никакой проблемы. Он был один. Я вошел, и он сказал: «Не беспокойся - я никогда не скажу тебе ничего подобного. Ты должен простить меняя. В этом смысле он был справедливым человеком, иначе кто бы стал беспокоиться о пятилетнем или четырехлетнем ребенке и просить — будучи отцом - «прости меня»?
И он никогда больше ничего подобного не говорил во всей своей жизни. Он знал, что со мной он должен вести себя по иному, чем с другими детьми.
***
Мой дедушка очень любил меня, просто из-за моего озорства. Даже в старости он был проказником. Он никогда не любил моего отца или моих дядей, потому что все они были против проказ старика. Все они говорили ему: «Вам семьдесят лет и вы должны хорошо себя вести. Вашим сыновьям пятьдесят лет, пятьдесят пять, вашим дочерям пятьдесят лет, их дети поженились, есть дети их детей а вы продолжаете делать такое, что нам стыдно».
Я был единственным, с кем он был близок, потому что я любил старика по простой причине, что он не утратил своего детства даже в возрасте семидесяти лет. Он был таким же озорным, как и любой ребенок. И он озорничал даже со своими сыновьями и дочерьми, и зятьями, и все они были просто потрясены.
Я был его единственным наперсником, потому что мы сговаривались вместе. Конечно, многое он сделать не мог — это делал я. Например, его зять спал в комнате, и мой дедушка не мог залезть на крышу, а я мог. Мы договаривались вместе, он помогал мне, он становился лестницей, чтобы я залезал на крышу и убирал черепицу. И бамбуковой палкой, на которую была привязана щетка, ночью прикасался к лицу зятя… Он кричал, и весь дом сбегался… «Что случилось?» Но к тому времени мы исчезали, и он говорил: «Здесь было привидение или кто-то только что прикасался к моему лицу. Я пытался поймать его, но не смог, было темно».
Мой дедушка оставался совершенно невинным, и я видел, какой огромной свободой он обладал. Во всей семье он был самым старшим. Он должен был быть самым серьезным и самым обремененным столькими проблемами и тревогами, по ничего не действовало на пего. Все были серьезными и обеспокоенными проблемами, только он не волновался. Но было единственное, что мне никогда не нравилось — поэтому я его сейчас вспомнил и это было спать с ним. У него была привычка спать с закрытым лицом, и мне тоже приходилось спать с закрытым лицом, а это отравляло сон.
Я ясно сказал ему: «Я со всем согласен, но с этим я не могу смириться. Ты не можешь спать с открытым лицом, я не могу спать с закрытым лицом — мне душно. Ты делаешь это с любовью», — он прижимал меня к сердцу и с головой укрывал меня, - «это прекрасно, но утром мое сердце не будет биться. Твое намерение прекрасно, но ты утром будешь жив, а меня не будет. Так что наша дружба находится за пределами кровати ».
Он хотел, чтобы я спал с ним, потому что он любил меня, и сказал: «Почему ты не приходишь и не спишь со мной?»
Я сказал: «Ты прекрасно знаешь, что я никем не хочу быгь удушен, даже если у этого человека хорошие намерения. Ты любишь меня, и ты хотел бы прижимать меня к своему сердцу даже ночью». Также утром мы обычно ходили на долгие прогулки, и иногда, когда была луна, ночью. Но я никогда не позволял ему держать меня за руку. И он говорил: «Но почему? Ты можешь упасть, ты можешь споткнуться о камень или что-нибудь еще».
Я сказал: «Так лучше. Дай мне споткнуться, это не убьет меня. Это научит меня не спотыкаться, быть внимательным, помнить, где находятся камни. Но ты держишь меня за руку — сколько ты сможешь держать меня? Сколько ты будешь со мной? Если ты можешь гарантировать, что всегда будешь со мной, тогда, конечно, я хочу этого».
Он был очень искренним человеком, он сказал: «Этого я не могу гарантировать. Я не могу ничего сказать даже о завтрашнем дне. А одно точно, ты будешь жить долго, а я буду мертв, так что я не буду вечно держать тебя за руку».