— Правильно, надо лишь скинуть флажки фиксации, выкрутить два болта. И легким движением руки пулемет превращается…
Макс, так же почуявший неладное, успел вовремя подхватить тело пулемета за рукоять переноски. Завалив металлическую тушу себе на бедро, он откинулся назад, удерживая оружие чисто за счет крепости рук и спины.
— Дорабатываем очередь, демоны! — весело заорал Контуженный, с азартом глядя на то, как первый номер расчета скалится от напряжения.
Но резкое повышение нагрузки Сапрон выдержал с честью, хотя я прекрасно видел, как резко проступил рельеф мышц на его предплечьях. Вот же дура здоровенная… Что Макс, что пулемет.
— Макс, держи-и-и! — подбадривая товарища, я перехватил ленту на локоть.
Патроны цеплялись за рукав, то и дело срываясь за счет тяги, но теперь я освободил руку и мог так крутить рукоять в ускоренном темпе.
— Давай, бесожопые, Пробоина вас задери! А ну, выжимайте! В бою он у вас сам со станка слетит… Противник прет! Рота снежков в атаке, херачь давай по ним! Ну, ну, води по сектору, — и сержант, совершенно не чувствуя накала ствола, схватился за ствол почти у самого раструба.
И начал толкать, дёргать, водя ствол из стороны в сторону. Максу пришлось покачиваться влево и вправо, чтобы не порвать мышцы.
— Давай, давай! Вы у меня еще с рук будете стрелять! Стоя! А-ха-ха-ха!
— Последние! — в исступлении заорал я, когда почувствовал, что крайний патрон сорвался с моего локтя вместе с парой ниток. Даром что форма такая прочная, а все же порвалась местами.
— На станок, мать твою! Лента-сто, красный. Заряжай! — командовал Контуженный, подталкивая Максона в спину, чтобы тот не расслаблялся.
Первый номер расчета установил пулемет на треногу и дрожащими руками пытался закрутить гайки, но у него не получалось. Пот так и струился у Сапронова, окропляя короб пулемета.
Тем временем я уже выдернул крайнее пустое звено, откидывая матбазу в сторону и подавая в окно новую сотку. Протянув ленту и дослав первый патрон на линию заряжания, я глянул на товарища.
Сапронов, запыхавшийся, нервно моргающий от перенапряжения, с трудом смог зафиксировать один болт.
— Макс, крути! — ухватив его за правую руку, я положил ее на рукоятку досылания.
Сам при этом начал быстро наживлять второй болт, попросту навалившись на тело пулемета и свободной рукой подавая ленту. Да, я закрыл прицельную линию первому номеру, но я прижал-таки эту стальную дуру к станку. По моим расчетам, трясти нас должно поменьше.
Сержант, отвлекшийся было на стрелков, взглянул на меня с интересом.
Сапронов, даже не вдумываясь в то, что я делаю, вдавил спуск. Пулемет, зафиксированный лишь на одном пальце из двух, дернулся куда сильнее, чем до этого. Но я все же смог удержать эту дуру на станке!
— Крути, мать твою! Давай, чушка ты гребаная! — заорал уже я напарнику, наконец насадив болт и закручивая его. О, да-а!
Макс, наконец осознав, что от него требуется, принялся крутить рукоять, при этом продолжая вдавливать гашетку. Получалось паршиво, и едва ли мы выдавали скорострельность хотя бы на уровне пяти выстрелов в секунду. Но это все равно было лучше, чем у отделения стрелков.
Наконец я зафиксировал грёбанное оружие на станке и сменил Сапрона у рукоятки. Скорострельность вновь возросла до восьми-девяти выстрелов в секунду, но сказывалась наша усталость.
— Молодец, бесожопый, — усмехнулся Контуженный, похлопав меня по плечу.
— Рад стараться, господин гвардии сержант! — отозвался я, зло оскалившись и чувствуя, что капли пота стекают по лицу и падают прямо на пулеметные ленты.
Сейчас мне было абсолютно насрать на все его похвалы, лишь бы отстреляться и забыть про это все. Длинные очереди на износ попросту выбивали мышцы, словно отделяя их от костей. Все тело ныло, просясь на такую удобную и родную кушетку казармы.
— Прекратить стрельбу! — вдруг приказал Контуженный.
Он довольно хмыкнул, когда мы с Максом единовременно отпрянули от проклятого оружия, шумно вздыхая с облегчением.
— Значит так, бесожопые. Вы уже прочувствовали, что такое стрельба, и даже чуть не сожгли к Пробоине ствол. И что вам стоит наконец понять?
Пытаясь отдышаться, мы с Максом беспомощно переглянулись. Чего там можно было понять, когда скачешь на этой дуре, как на обезумевшем «снежке».
— А понять вам надо, что в работе пулеметного расчета на семьдесят процентов приходится удержание орудия и его выверка. Двадцать процентов — это у нас подготовка позиции. Ну, и десять процентов — понимание чего? — Контуженный снова поднял палец, пытаясь донести важность своей лекции.
— Чего? — выдохнул Сапронов.
— Понимание баллистики. Пулеметный расчет считается умелым, когда всю серию выстрелов от первого до последнего, они укладывают в фигуру.
Его палец уткнулся в далекие мишени. Я чуть не проглотил свой язык, то ли от возмущения, то ли от растерянности… Просто вспомнил, как трясло Сапронова, и как я сам скакал на этой дуре.
Уложить? В фигуру⁈
— Есть много разных упражнений. Например, ростовая мишень — это одиночка-смертник в атаке. Группа ростовых мишеней — это отделение в атаке, — Контуженный перечислял без пауз, чуть закатив глаза, будто где-то под черепной коробкой у него была шпаргалка, — Одиночная грудная мишень у нас… у вас, то есть… разведчик противника или вражеский снайпер. Это все ваши основные противники, если мы говорим о людях.
— А если твари? — вырвалось у меня.
— А если брать тварей, — он указал ладонью в дальнюю бетонную коробку, — то вы гасите чисто в пролом вертуна. А что выживет, то добивается стрелками. Поняли?
— Так точно, — отозвался я, потряхивая левой кистью, которая уже болела от интенсивной крутки.
Да уж, Луну мою налево, так рука не уставала даже в одинокие юные годы, когда я лишь фантазировал о ласках кудрявой рыженькой Катеньки.
— Вот и отлично. А сейчас мы сразу подготовим следующую ленту…
Контуженный, не слушая нашего разочарованного вздоха, присел рядом на одно колено и ловко начал выдергивать патроны из звеньев, с одной лишь ему известной очередностью.
— Сейчас у вас обрывки лент по десять патронов. Сапронов, твоя задача — удерживать эту очередь, чтобы тебя не шкивало из стороны в сторону. А ты, Центров, крутишь их в едином темпе, а про себя считаешь парами.
Он показывал мне пальцы, дублируя все свои объяснения.
— Два, четыре, шесть, восемь, смена. Понял? — он ещё раз показал пальцами, — Учитесь работать очередями по десять.
Очередь по десять… Именно столько требовалось на поражение одиночной фигуры, и именно такая очередь была наиболее оптимальна, со слов сержанта.
С его же слов мышцы не успевали забиться, а глаз замылиться. Можно было корректировать огонь по трассерам, и, если надо, сразу смещаться по флангу, поражая противника, если тот дернется в сторону и начнет убегать.
— А он от вас драпать должен так, чтоб пятки, как Луны на небе, сверкали! Десять выстрелов — это полторы секунды, ну максимум две.
Получалось, что примерно столько же времени требовалось, чтоб среагировать на первый выстрел. То есть, упасть или побежать.
— Если я упал, работаете уже второй очередью, осмыслив, а надо ли расходовать на такого труса боеприпасы?
— Есть работать второй очередью…
— А если я побежал? — он хмыкнул, снова подловив нас на незнании матчасти, — А если побежал, то, значит, лупите с поправками на ход. Потом мы с вами постреляем еще короткими по пять и восемь патронов, но это уже когда Сапронов приноровится пулемет нормально держать. Так, все, приступайте! А я пока пойду стрелков погоняю, а то они чет расслабились.
Его голос звучал так буднично, но в нем сразу же послышалось предупреждение. Чтобы нам с Сапроновым сразу расхотелось тоже «расслабиться»… Иначе Контуженный вернется, и научит какой-нибудь стрельбе из положения типа «застала вас рота снежков на сеновале с девкой прям в процессе. Кто девку изображать будет?»
Сержант оставил нас с Максом наедине и пошел в сторону Черных. Пулеметчик устало на меня посмотрел и лишь одними губами прошептал: «Он не Контуженный… Он конченный! Я чуть не сдох.»