Так было и с моей Катькой. Хорошая была девка.
Рыжие волосы, красивые серые глаза с зеленоватым отливом… Невысокая, сисястая, но фигурка, словно песочные часики.
Не первая красавица на деревне, конечно, из-за веснушек и прыщей, но зато простая девушка. Без лишних заморочек, в виде желания звезд из Пробоины на небе.
Эх…
А потом она повстречала мимолетного Подлунного. И наша последняя с ней ссора, перед тем, как я свалил в армию, снилась мне уже в который раз.
— Егорушка, ну прости, дуру грешную! — взмолилась она, стоя на коленях и пряча лицо в ладонях.
Полновесные слезы капали на красивое бордовое платье, что я ей купил на годовщину нашего знакомства.
Три года мы с ней встречались. Гуляли, держась за руки, и провожали вечера, размышляя о будущем. Катя была моим светом нормальной жизни, маячащим где-то впереди.
Сейчас я смотрел на изодранное платьице, подол которого в лохмотья обтерся и запачкался, а шнуровка на груди была попросту сорвана. Негодяй даже не постеснялся развязать тесёмку, применив грубую силу. Не он же дарил это платье, на накопленные с таким трудом меченки…
Я печально вздохнул. Какой смысл ругаться?
Ну, покричу я на нее. Может, даже ударю. А толку? Что от этого изменится?
Мне станет легче морально, да. Но это ведь временно, а потом я сам себя буду корить за то, что так поступил, что сорвался.
— Сгинь твоя луна, — процедил я сквозь зубы, возвышаясь над девушкой и бросая на нее тень, словно Пробоина в небе, — Видеть тебя не хочу.
— Егорушка, любимый! Прости… Проси что хочешь, все сделаю! — вновь заскулила она, обхватывая мою ногу и утыкаясь лбом в колено, обильно при этом размазывая помаду, тушь и слезы по моей штанине.
Я поджал губы. Вон как, даже накрасилась для этого ублюдка… В душе больно защемило от обиды.
Она ж с ним всю неделю гуляла. Гуляла, пока он не уехал, попросту оставив ее тут. Да и не думаю, что он на самом деле планировал забрать сельскую простушку.
Все опечаливалось еще и тем, что Катька, не смотря на пышные и приятные формы, как воспитанная девушка, хранила верность семейным традициям и не разделяла со мной ложе. Потому как до свадьбы-то и нельзя.
Мы, конечно, не совсем уж строго всему следовали. Ласки в наших встречах регулярно переходили в разряд откровенных поцелуев и поглаживаний, но дальше не заходили.
А тут приезжий за неделю ее совратил, утащил в койку и, потаскав пару дней за собой хвостиком, бросил. И кому теперь такая пользованная девка нужна? Егорушке любимому?
Больше всего бесило, что это обычное дело у Подлунных. Сколько я Катеньку не предупреждал, а она все равно повелась на сладкие речи, да на золотые горы.
Я говорил. Я объяснял. Даже умолял, пока не было поздно. Сейчас зубы у меня скрипели от безысходности…
Ведь ситуация-то не из простых. Любил я ее, дуру, всем сердцем любил. На свадьбу копил, а она вот так изменила.
И ведь простить нельзя, не по правилам будет. Ей теперь, девке пользованной, только и дорога, что к порченным. К таким же.
Ее нормальный мужик не имеет права взять. А если возьмет, то позор на всю семью. У нас, Безлунных, тоже были понятия о чести.
Тогда я её прогнал. И каждый раз прогонял, в каждом сне. Потому что любил дуру. Любил, хоть и понимал, что она по глупости разрушила и свое, и мое будущее.
Именно тогда я потерял последнюю нитку, связывающую меня с домом. Собрал пожитки, доработал последние смены в мастерской. Попрощался со всеми и отправился в ближайший рекрутский пункт. Становиться Подлунным.
Не ради мести тому мудаку, нет. Я, если честно, и имени-то его не знаю, и лица даже толком не помню. Его душу Пробоина сожрёт, а мне просто охота человеком наконец стать.
Не тварью дрожащей, что должна терпеть выходки приезжих выродков, а самому выбирать, что делать, с кем спать и где работать.
И, кто знает, может, вернусь еще за Катькой? Любил я её… Честно, я не исключал и такой вариант, ведь ничто не затронет гранитную честь Подлунного, никто не посмеет вякнуть мне про позор.
Если, конечно, Катька за какого алкоголика замуж выскочить не успеет.
В который раз я проснулся посреди ночи.
Глаза неприятно щипало от слез, а кожу от холода. Хм, кажется, я так и уснул без одеяла. Хотя лежал уже укрытый, мужики все же подсобили, вот только согреться не успел.
Грубый армейский плед, колючий и неприятный, сейчас он казался таким теплым, что хотелось укутаться в него целиком, калачиком. И плевать, что потом буду чесаться от натертостей. Грубый ворс, чтоб его.
— Миха, спишь? — тихо спросил кто-то из отказников, что лежали в дальнем углу.
Я замер. Судя по храпу товарищей на соседствующих койках, вопрос был адресован другому слабаку. Какое совпадение, все дохляки собрались в одном углу.
— Не-а, — так же тихо отозвался пухляш, после чего заскрипела кровать, послышались шаги, и пухляш зашипел, — Да ну тя в Пробоину! Может не стоит?
— Ой, лан те, Мих, они один фиг все спят, — негромко усмехнулся первый, так же заскрипев кроватью, — Когда эти чушки спохватятся, так мы уже и дома будем.
— Да ну, Лех, у своих как-то западло брать, — возмутился Миха, однако, судя по шуршанию, уже надел тапки, — Не по понятиям это…
— А где ты тут своих видел? — отмахнулся Алексей и принялся красться меж коек к шкафам, — Лично я вижу толпу шакалов. Вот тебя хоть кто-нибудь, кроме меня, поддержал там на преградах? Этот вон, так вообще, оттолкнул!
Подстрекатель пробрался к шкафам и уже приоткрыл дверцу шкафчика бывшего вахмистра. Мое же внимание внезапно привлек слабый скрип со стороны кровати Жени Михайлова.
Он повернулся на бок, но я четко увидел, что Вахмистр тоже проснулся и выжидал. Вот только понять бы, чего…
— Леха, да сгинь твоя луна… — начал ныть пухляш, явно оставаясь на стреме и поглядывая на спящих, пока его товарищ копался на полках с личным имуществом сослуживцев.
— Не нуди, Миха, вон, глянь какой кулон прикольный, — тихо усмехнулся вор и в свете разноцветных Лун, пробивающемся сквозь окно, блеснул небольшой белый камушек на веревочке…
— Отделение, к бою! — заорал Женька, первым подскакивая с кровати и кидаясь к воришке.
Я, ни секунды не сомневаясь, так же подорвался, но рванул уже к пухляшу.
В темноте начался мрачный замес, потому что мгновенно заскрипели кровати как минимум под половиной подразделения. Видимо, ночью кошмары одолевали не только меня, потому что на бедного пухляша накинулось сразу четверо.
Тот жалобно завопил и заскулил, быстро свалившись под градом наших ударов. Дальше его пинали уже ногами.
Минуты через две резко хлопнула дверь и включился свет.
— Прекратить драку! — раздался громогласный голос.
В проходе застыл крепкий мужчина с погонами капитана, недовольно оглядывая на вмиг замерших бойцов.
А замерли абсолютно все, потому что перед каждым неожиданно вспыхнул крохотный огонек, намекающий, что с огненными магами лучше не спорить.
Ух, твою Луну! Вот она, настоящая гвардия… У меня побежали мурашки по коже, и это уже не от ночного холода. Так-то, сельские парни иной раз за всю жизнь настоящего огняша и не встретят, но мне довелось видеть, на что они способны.
— Это еще что за безобразие⁈
Капитан оглянулся на сонного младшего сержанта Пульпова, который появился за его плечом. Тот еще не до конца осознал, что происходит, а потому с хмурым недоумением смотрел на нас. Так-то командир отделения должен был спать с нами…
— Сержант, что, мать твою в Пробоину, да во всех позах, у тебя в подразделении творится? Чтоб через пять минут все отделение в полном составе стояло на плацу. Командуй! — рыкнул на него капитан и повернувшись, направился к комнате дежурного.
— Ну, и чего вы тут устроили? — недовольно проворчал Пульпов, оперевшись на косяк и нагло зевая, — Все слышали? Живо оделись, и на плац, бегом!
Предвкушая сношение мозга во всех мыслимых и немыслимых позах, я принялся быстро одеваться, так что на плацу оказался вовремя.