— И воняет она отвратно, — вставил капитан. — Неужели и вправду гной?
— Молодой человек, я вас умоляю, не говорите чепуху! — попросил профессор. — Это не гнойный экссудат! Это не продукты распада тканей, а именно кровь, то есть — внутренняя среда организма.
— А почему она такая…
— Ну, по всей видимости, оттого, что наш с вами клиент — не человек, — не дослушав, вынес вердикт Лазарь Евстафьевич.
— Да не-е-е, — потряс головой капитан, — не может быть — я его не первый год знаю! Обычный… Как все… Ничего особенного, ну разве что в наркомате большим человеком был. Может яд, какой? Происки агентов мирового империализма?
— Не знаю как вы, мой друг, а я таких ядов не видывал. — Старик достал из нагрудного кармана пиджака аккуратно сложенный белоснежный платочек и вынул из глаза монокль. Подышав на линзу, профессор аккуратно протер её и вернул увеличительное стеклышко на место. — К тому же, если он и был когда-то обычным человеком, изменения коснулись не только крови, но и всех внутренних органов…
— А может он того — морфинист, какой? — выдал очередную версию Дорофей Петрович. — Я слышал, что от этого тоже внутренние органы изменяются…
— От водки, положим, тоже печень увеличивается, — сварливо отозвался старик. — Только печень так и остается печенью! А что у нашего приятеля творится внутри, даже мне вот так сразу и не разобрать: где тут печень, сердце, или желудок? — Профессор подвинул стул, на котором стоял его потертый кожаный саквояж, поближе к бездыханному телу. Щелкнув вычурным металлическим замком, Лазарь Евстафьевич распахнул сумку и достал из нее пару хирургических перчаток. Ловко нацепив их на руки, профессор вернулся к трупу. — Лучше бы, конечно, посмотреть на прозекторском столе, но бегло взглянуть можно и так… Вы, Дорофей Петрович, как только закончите осмотр и съемку, не забудьте распорядиться, чтобы это тело без промедления отправили ко мне в лабораторию, — попросил медик, «со скрипом» присаживаясь на корточки. — Стар я для таких фокусов! — пробормотал он, опираясь руками на вскрытую грудную клетку. Ребра слегка раздались в стороны, встопорщившись рассеченными синеватыми хрящами с изумрудными прожилками.
— Что скажете, профессор? — стараясь не мешать осмотру, Дорофей Петрович нетерпеливо топтался неподалеку.
— Со света отойдите, милейший! — попросил старик, едва не уткнувшись носом в жуткую рану. — И как в таких условиях можно работать? — проворчал он.
Капитан поспешно сместился:
— Так хорошо?
— Да, спасибо… Итак, — удовлетворенный беглым осмотром профессор поднялся на ноги, — что можно сказать: разрез большой, неаккуратный, проходит от яремной впадины до самого паха… Операция, по всей видимости, была проведена инструментом, похожим на большие ножницы…
— Его вскрыли хирургическими ножницами? — уточнил капитан.
— Нет, — покачал головой профессор. — Это что-то типа ножниц для листового металла. Их вогнали в живот нашему клиенту чуть выше лобковой кости — это прослеживается по повреждениям кожи в месте нанесения удара… Причем, он был еще жив! А потом — чик-чик-чик, — старик изобразил пальцами ножницы, — распластали до самой глотки, особо не озабочиваясь сохранностью внутренних органов. Если посмотрите — легко обнаружите борозду от ножа. Вот еще, взгляните — весьма занимательно. — Профессор слегка приспустил расстегнутые брюки трупа, обнажив детородный орган замнаркома.
Дорофей Петрович заинтересованно наклонился, нависнув над телом.
— Ох, нихрена себе! — не сдержался милиционер при виде вывалившегося огромного фиолетового пениса. Бугрящийся отвратительными наростами фаллос был, помимо всего прочего, снабжен двойным рядом сиреневых присосок, сочащихся прозрачной слизью. — Жуть какая!
— Да, — профессор стянул с рук резиновые перчатки, вывернув их наизнанку, — и еще: тот, кто проделал эту операцию, вынул из внутренностей какой-то орган. Причем довольно неаккуратно…
— Какой орган? — с трудом оторвавшись от созерцания «щупальца осьминога», сдавленно просипел капитан.
— Кабы знать, милейший Дорофей Петрович, кабы знать? — Лазарь Евстафьевич пожал узкими плечами и забросил перчатки в саквояж. — Я попытаюсь установить это в лаборатории, но, естественно, ничего не могу обещать.
— Что же мне начальству-то доложить? — задумался капитан, с хрустом почесав заросший короткой щетиной подбородок. — Голова совсем не варит — третьи сутки на ногах! Не могу же я вот так взять и доложить: что, мол, заместитель наркома товарищ С., в общем даже и не товарищ совсем, он, кажись, незнамо кто — не человек даже! А, Лазарь Евстафьевич?