Луарсаб почти обрадовался приезду иранских послов. Сидеть целыми днями в покоях обожаемой жены не пристало царю, а в остальных залах томила скука и интриги двора.
«Может, шах ссоры ищет? Что ж, лучше воевать на поле брани, чем в собственном замке. Вот и Георгий наконец приехал, всегда спокойнее, когда Моурави близко. Странно, отец Трифилий не собирался, а тоже прибыл. С княгиней Русудан долго беседовал, говорят, немножко влюблен… Как видно, от монашеской одежды кровь не замерзает… Георгий гордиться должен — сильные люди к Русудан тянутся. А кто еще? Ах, да… жаль мать, но сама виновата…»
Но чем больше наполнялся зал дорогими подарками, тем больше недоумевал Луарсаб и беспокоились Шадиман и Андукапар.
Трифилий на мгновение переглянулся с Георгием и отвел лезвие в глаза Шадимана…
Эмир-Гюне-хан после пышного приветствия царю царей преподнес грамоту. Луарсаб, поцеловав стоя печать, передал пергамент Бартому. По мере чтения глаза Луарсаба расширялись, в голове шумели дикие мысли…
"…Свадебные дары прими как знак любви и расположения к тебе, победоносный брат мой и брат любимой жены моей, царственной Лелу, недавно подарившей мне сына Сефи-мирзу, назначенного мною наследником престола могущественного Ирака. Азис-паша, подкованный лучшими кузнецами Исфахана для облегчения ходьбы по чужим землям, все же ничего не выдал… Может, царь Картли найдет у себя работу кузнецам? Подкованные ноги развязывают язык… И тогда мы узнаем, зачем тайно приезжал в Картли мустешар султана в июле и затем в сентябре хотел повторить посещение дружественной Ирану Картли.
Я восхищаюсь твоим умом и ловкостью. Поймать неуязвимого, бесстрашного Азис-пашу! Кстати, назови имена верных людей, выполнивших так удачно твое поручение и благополучно доставивших Азис-пашу с пятью собаками султана, переодетыми грузинскими князьями, в Агджа-Калу. Я поручил моим советникам, Эмир-Гюне-хану и Ага-хану, наградить их за ловкость и просить тебя не наказывать за промокшую при переправе через Куркутский брод твою грамоту. Хотя отсутствие грамоты лишило великой радости видеть твою руку и узнать мысли царя Луарсаба, но твой подарок, в полной целости переданный Али-Баиндур-хану и переправленный ханом в Исфахан, доставил мне большое удовольствие. Если и в дальнейшем будешь так действовать против общего врага, моя любовь к тебе и дружба никогда не иссякнут…"
Персидская благодарность и любезность раскаленной иглой вонзилась в мысли Луарсаба. Он взметнул глаза: чья это дерзость? Но лица присутствующих выражали только недоумение.
Потрясенный Шадиман почему-то вспомнил, что хотел надеть утром другую куладжу.
Андукапар стал сомневаться в крепости своих ног.
Баака с полуоткрытым ртом старался разглядеть на потолке несуществующую паутину. Он мечтал сегодня же разнести начальника слуг за плохую уборку… Лишь бы теперь удержать глаза, тянувшиеся к Саакадзе…
Но Георгий почтительно и даже восхищенно разглядывал царя.
«Что, он серьезно поверил в мою причастность?» — думал Луарсаб, поймав взгляд Моурави.
Только Трифилий улыбался, разглаживая пышную бороду и одобрительно кивая царю.
«Я, кажется, завязну в персидско-грузинской тине, — думал Луарсаб. — Хорошо, что подходит время пригласить послов к еде. Бедный Шадиман, вероятно, отравился шафраном. Только Реваз с Мамукой счастливые. До его мозгов доедет только через месяц… Впрочем, персидская мазь и Андукапара не украсила… Надо будет Дато поручить пронюхать, какой повар приготовил это блюдо. Приходится сознаться, неплохо придумал, но зачем без предупреждения моим котлом пользоваться? У бедного Шадимана язык умер. А Ага-хан, как нарочно, медовыми словами его угощает».
Луарсаб, большой любитель острых положений, вдруг повеселел и, найдя приличный предлог, расхохотался, похвалил Эмир-Гюне-хана за остроумное описание неудовольствия Азис-паши приемом Исфахана.
Хотя никаких доказательств не было, Шадиман и Андукапар ни на минуту не сомневались, кому они обязаны провалом хитросплетенного плана.
Луарсаб заперся в своих покоях с настоятелем, так кстати прибывшим. Трифилий, выслушав внимательно царя, посоветовал не разглашать свое неведение в таком серьезном деле. Для Турции хороший удар. Почему не к царю, а, наверное, к светлейшему Баграту посылает тайных послов? Значит, против законного царя замышляет? И для Ирана неплохо. Пусть лишний раз убедятся в нашей дружбе. За Азис-пашой давно шах охотится, Ирану много беспокойств причинял. Целый город обещал за голову мустешара, и вдруг царь царей, Луарсаб, прислал голову вместе с ногами… Виновных искать тоже не следует, они не найдутся, а враги обрадуются: не царь поймал, бояться перестанут. Самолюбие? Разве в политике это ценный товар? Можно большой Совет собрать и для страха такое сказать, чтобы и те, кто знает, и те, кто в неведении, устрашились повторять подобные шутки без участия царя… Самолюбие успокоится и князья тоже…
Луарсаб горячо поблагодарил мудрого отца. Лучший исход для поддержания царского достоинства найден.
Трифилий поспешил в покои Русудан — успокоить прекрасную княгиню. Виновных искать не будут…
После очередного недельного пира, состязаний и народных игрищ Эмир-Гюне-хан и Ага-хан, нагруженные ответными подарками, покинули Картли.
Царь сразу снял маску любезности и приказал собраться всему замку в посольский зал.
Голос Луарсаба гремел гневом, царь никого не забыл обжечь острым взглядом. «Все равно, — думал он, — все они в чем-нибудь виноваты. А может быть, Шадиман и Георгий больше всех… Недаром Дато такой бледный, а светлейший Симон такой красный».
— Давно слежу за действиями дерзких. Кто думает — счастье ослепило царя Луарсаба, тот сам ослеп, ибо не замечает острых стрел моих глаз… Предупреждаю — расправляться с изменниками буду беспощадно, — презрительный взгляд на Симона, — не интересуюсь, к кому именно приезжали тайные послы Стамбула, — искры в сторону Андукапара, — не интересуюсь, даже если они грелись в Метехи… — грозный взгляд на Шадимана. — Не хочу знать, кто в таких случаях открывает ворота… — насмешливый взгляд по направлению Баака. — Не хочу знать, ибо избегаю братского кровопролития, по такой причине и ханам не назвал глупцов, уронивших в реку мое послание к шаху Аббасу… — бешеный взгляд в пространство между помертвевшим Ревазом и Джавахишвили. — Но советую запомнить: в Картли для ослов могут найтись подковы не хуже персидских, а для особенно беспокойных высокорожденных — спокойные места… Что же касается змей и ядовитых жаб, то монастырские молитвы таких укрощают… Довольно пользоваться царской добротой, она будет распространяться только на преданных царю и Картли… — сверкание глаз по всему залу — и взор Луарсаба на мгновение встретился с восхищенным взором Георгия.