"Значит, - думал Папуна, - Георгий не ошибся. Партия Шадимана опять ведет с Турцией переговоры".
После этого вечера Папуна через два дня выздоровел и поспешил уехать в Носте во избежание нового припадка.
На третий день Папуна с зашитым в чохе посланием к шаху Аббасу проскакал Черную балку и свернул на исфаханскую дорогу.
Сначала Георгий придумывал способ увидеться с Луарсабом, но приехать неприглашенным - значит подать повод к насмешкам о невежливом, как они его называют, плебее, пользующемся счастьем сестры.
Приезды Нестан приносили утешительные сведения о скором возвращении царя в Тбилиси, но не совпадает ли приезд Луарсаба с открытым прибытиям стамбульского посольства?
Угадать намерение Шадимана нетрудно. Шах Аббас поддерживает царя, Стамбул - князей. Турция придвинет войско к иранской границе, вырежет борчалу и отдаст Агджа-Калу трем князьям, и, таким образом, осуществится наконец давнишний замысел Шадимана: усилить новыми землями за счет мелкоземелыных азнауров и царских крестьян крупных феодалов его партии и путем овладения границей подчинить "железной руке" судьбы Картли. "Войско? думал Георгий. - Правда, царское войско в руках народа... Но однажды царь доказал, что против князей не пойдет... Значит, кровавое междоусобие? Не надеется ли Стамбул именно на это? Нет, тут надо действовать по правилам Шадимана..."
"Барсам", по-видимому, надоело бездействие, и они отправились на охоту. Целый месяц болтались азнауры вблизи турецкой границы, а зверь все не попадался... Уже простодушный Гиви предложил не тратить попусту время висеньем на деревьях, подобно скворцам, и не мучить коней, спрятанных в темных пещерах. Уже Димитрий посоветовал рассеять скуку переполохом в пограничном турецком поселении. Но Даутбек, назначенный начальником охоты, приказал продолжать "висеть" на деревьях, хотя бы для этого "барсам" пришлось на самом деле превратиться в скворцов.
- Раз Георгий ждет зверя, значит, зверь должен попасться.
И в начале сентября, не подозревая присутствия "барсов", в сопровождении двух молодых турок, переодетых грузинскими князьями, и четырех телохранителей, Азис-паша гордо переступил запретную черту...
Димитрий от радости чуть не сорвался с ветки. "Барсы" замерли и, по примеру четвероногих собратьев, выждали, распростершись на ветках, пока весь отряд не прошел мимо них под деревьями.
Кони фыркнули, подались назад. Хищниками спрыгнули "барсы". Гиви, простодушно улыбаясь, оседлав спину паши, скручивал руки гостю, переодетому в одежду грузинского князя...
Димитрий с налитыми кровью глазами яростно сжимал турецкого телохранителя.
Элизбар, лишенный добычи, подавляя завистливый вздох, не особенно вежливо набивал рот паши тряпками.
Ростом и Матарс обвязывали копыта выхоленных коней. В дружном молчании двинулись вперед "барсы", памятуя приказ Георгия: живыми и невредимыми доставить пленных через лес и глухие ходы в пещеру Самхура, где их больше месяца поджидал Эрасти.
Гонимый волнением и радостью, помчался начальник разведки в Носте.
Выслушав захлебывающегося от удовольствия Эрасти, Саакадзе вместе с Папуна, только вчера вернувшимся из Исфахана с ответом шаха Аббаса, отправился на воскресный базар. По обыкновению много подозрительных купцов шныряло по площади, предлагая разнообразный товар.
Саакадзе громко разговаривал с отцом Эрасти, строящим новую шерстопрядильню.
В Носте все уже привыкли, что Саакадзе не терпел медлительности в работе. "Отдыхать рано", - повторял без конца Георгий. И не успевали ностевцы закончить летние работы, как уже накатывались зимние, и по определенному Георгием плану шла порубка леса, распиливание бревен, тесание камней для построек все больше растущей около Носте деревни Паата, разработка дорог и починка мостов для удобного прохода караванов.
Отец Эрасти укорял молодого парня за плохую работу.
Георгий обернулся:
- Это я тебя недавно из месепе в глехи перевел, так-то ты оправдываешь мое доверие? Может, скучаешь, могу сделать одолжение, обратно в месепе перевести.
Парень побледнел и стал умолять господина позволить ему работой вернуть доверие.
Георгий уже давно не чуствовал, что в своем стремлении поднять благосостояние он часто прибегает к методу других азнауров. Правда, он глубоко был уверен, что его благосостояние подымает благосостояние крестьян. Только изредка он вспоминал предостережение Папуна: князь никогда не будет поступать, как глехи. Он все больше задумывался над недостачей пахотной земли, увеличивающимся притоком крестьян и с еще большей энергией развивал маслобойное производство. Круглый год безостановочно двигались тяжелые каменные жернова.
Лишь старики, по-прежнему собираясь по воскресеньям на любимом бревне, тесно усаживались, любовно поглаживая твердую кору, довольные целостью друга.
Опершись на палки, долго молчали, радуясь покою, обводили ослабевшими глазами знакомую картину: реку, где купались детьми, поле, которому отдали все силы, мост, сохранивший следы их былой удали.
Покачивая головой, тихо говорили: откуда Георгий узнал, что так лучше? Хорошо в Носте стал народ жить, хорошо, когда князь свой, но еще лучше, когда земля своя.
Георгий обошел с отцом Эрасти амбары, пощупал руками золотистую шерсть, одобрил желание отца Эрасти из остатков шерсти прясть особую нить и сказал о своем решении поставить его во главе всех шерстопрядилен Носте. Не преминул Георгий поспешить и с наградой, заявив, что ввиду увеличения семьи женитьбой Эрасти на Дареджан, сестре Киазо, дарит ему большой каменный дом.
Георгий прервал поток благодарностей и обещал завтра днем приехать снова на постройку. Узнав о недостаче гвоздей, тут же попросил Папуна съездить в Гори или Тбилиси. Кстати, пусть он поищет на майдане новые гребни для шерсти...
Вернувшись в замок, Саакадзе, тихо поговорив с встревоженной Русудан, скрылся в подземелье, где с двумя конями уже ждал Эрасти.
Из узкой пещеры в густом лесу появились, словно выросли, два всадника. У дерева их поджидал Папуна.
Конечно, допрос ничего не дал. Азис-паша возмутился: войны никакой нет, он выехал на прогулку и случайно очутился на грузинской земле, и если Саакадзе, которого он сразу узнал, не прикажет дерзким азнаурам проводить его, турецкого пашу, до границы, то, веротно, царь Луарсаб не поблагодарит Моурави за своеволие.