— Что-нибудь придумаем, — заявил Хэнк, и они на страшной скорости помчались к берегу реки, где он нанял весельную лодку. На ней они поплыли к барже. Хэнк оказался хорошим гребцом.
— Я же вырос в Мэне, помнишь? — только и сказал он, когда она в восторге обняла его.
Когда они подплыли к барже, люди увидели их и перестали танцевать, подбадривая Хэнка криками, пока лодка причаливала к барже. Десяток рук потянулись к ним, помогая подняться на борт и привязать лодку.
— Леди захотелось потанцевать. Что я мог сделать? — объяснял Хэнк под смех всех присутствующих.
Они стали звездами вечера. Хэнк оказался прав — Аманда с легкостью выучила все движения. К концу вечера она танцевала польку, вальс, несколько быстрых танцев и даже танго. Аманда никогда так не веселилась. Наконец-то она не была изгоем, она стала такой же, как все вокруг. Она нравилась мужчинам, потому что была хорошенькой, женщинам — потому что смеялась.
Они ели устриц, пили шампанское и танцевали, пока баржа не подошла к причалу и музыканты не начали убирать инструменты. К этому времени все успели перезнакомиться и на прощание махали друг другу руками и желали доброй ночи.
Хэнк помог Аманде спрыгнуть с баржи на причал и медленно повел к месту, где они оставили машину.
— Устала? — спросил он.
Она наклонилась и провела рукой по воде.
— Все замечательно. Не знала, что именно так живут другие.
— И никаких работ по математике в воскресное утро?
— Интересно, сколько языков знают те женщины?
— Туше, — рассмеялся Хэнк. — Хороший из меня учитель? Ты ведь хотела узнать побольше об окружающем мире.
Она смотрела на него в лунном свете. С каждым часом он выглядел все прекраснее.
— Ты лучший учитель в мире, — нежно ответила она.
Он неторопливо довез ее до ранчо, оттягивая момент расставания, и остановил машину в конце длинной подъездной аллеи. Вдвоем они дошли до дома, но двигались так медленно, что их могла бы обогнать и улитка.
— Кажется, мне пора, — сказала Аманда. Она не прикасалась к нему, но хотела, чтобы он ее обнял. — Если бы мы были помолвлены, то, наверное, на прощание…
— Если я притронусь к тебе, Аманда, через тридцать секунд наша одежда будет валяться на земле, а мы с тобой — на газоне твоей матери. Ты идешь домой, а я — в гостиницу. Увидимся завтра в штабе, а после работы пойдем на ярмарку.
Она шагнула навстречу ему.
— Хэнк, — прошептала она. Ему пришлось почти отпрыгнуть:
— Уходи немедленно, Аманда.
Она неохотно развернулась и вошла в темный дом. В спальне она натянула ночную рубашку, забралась в пустую кровать и немедленно захотела, чтобы Хэнк был рядом. Перед тем как заснуть, она ни разу не вспомнила о Тейлоре.
И вот теперь, проснувшись, ей захотелось остаться в кровати и вспоминать каждое мгновение прошлой ночи.
Но ей не дали. После короткого стука в комнату ворвалась миссис Ганстон. На ее лице ясно читался гнев, но Аманде было так хорошо, что ее это не волновало.
— Два часа ночи, — сказала миссис Ганстон. — Вас не было до двух ночи, и не думаю, что об этом знаю я одна. Ваше поведение безнравственно. Удивлюсь, если мистер Тейлор захочет после этого иметь с вами дело.
— Думаете, не захочет? — вяло поинтересовалась Аманда.
— Да на вас противно смотреть. Полдня валяетесь в кровати, волосы растрепаны. Я не слепая, вижу, что происходит. Все этот смазливый Монтгомери. А вы бегаете за ним, как все женщины в этом городе. Все знают, что он ухаживает за одной из девчонок Эйлер. Таких мужчин, как он, женщины интересуют, пока не завоеваны. А что он получил от вас, мисс? Все, что хотел? Это он купил новое платье? И во что же он его оценил? Небось, вы…
— Вы уволены, миссис Ганстон, — сказала Аманда, не повышая голоса.
— Вы не можете уволить меня. Я работаю на мистера Дрисколла.
— Который работает на моего отца и, таким образом, на меня. Еще раз повторяю, вы уволены. Я распоряжусь, чтобы Тейлор выдал вам деньги за две недели, но дом вы покинете сегодня же вечером.
— Но вы не можете, — попыталась возразить миссис Ганстон, но от удивления утратила голос. Она развернулась и выбежала из комнаты.
— Браво!
Аманда подняла голову и увидела на пороге комнаты мать, которая широко улыбалась.
— Дорогая, ты не опаздываешь? — сказала Грейс и закрыла дверь спальни. Аманда слышала, как мать, что-то напевая, идет по коридору.
Аманда вскочила с кровати и принялась быстро одеваться. Она не хотела пропустить ни минуты рабочего дня. Ей полагалось чувствовать себя ужасно, после того как она уволила миссис Ганстон, и, возможно, ее еще ждет объяснение с отцом и Тейлором, но пока она ощущала лишь удовольствие от того, что избавилась от этой ведьмы.
Она спустилась по лестнице и вошла в столовую. После танцев она испытывала волчий голод. Увидев Тейлора, Аманда замерла. Он сидел за столом, уткнувшись в газету. Казалось, прошли годы с того момента, когда она в последний раз видела его, но в этот же момент она снова превратилась в его ученицу. Она вспомнила стальной корсет, который он заставлял ее носить, и выпрямилась.
— Доброе утро, — произнесла она холодным, безжизненным голосом, и в нем не слышалось ни энтузиазма, ни смеха.
Тейлор опустил газету и посмотрел на севшую напротив него Аманду. Появилась служанка с вареным яйцом и тостом. Тейлор дал знак все это унести.
— Принесите для мисс Колден яичницу с беконом, булочки, мед и масло. Чай или кофе? — спросил он Аманду.
— Ч-чай, — с трудом произнесла она. Когда служанка ушла, Тейлор посмотрел на Аманду:
— Думаю, нам нужно поговорить.
По какой-то причине Аманда почувствовала отвращение к тому, что происходит. Ей захотелось оттянуть разговор.
— Мне нужно в штаб. Скоро появятся люди, и мне нужно разговаривать с ними. По нашим подсчетам, они говорят как минимум на шестнадцати языках. Большую часть я не знаю, но мы подыскиваем кого-нибудь, кто говорит на известном мне языке, и через него рассказываем людям о профсоюзе. Бывают очень смешные случаи. Один раз мы выстроили цепочку из пяти человек, чтобы поговорить с человеком, который знал только какой-то китайский диалект. Это действительно интересно, и я должна…
Тейлор взял ее за руку:
— Аманда, я люблю тебя.
— Ох, — сказала Аманда. — Ох! Он отпустил руку, когда служанка принесла тарелку и поставила еду перед Амандой. Запах яичницы заставил ее вспомнить о Монтгомери. Обычно, когда она ела что-нибудь действительно вкусное, он был рядом. С Тейлором она ела только сухие безвкусные блюда.
Когда они остались одни, Тейлор снова заговорил:
— У меня не слишком хорошо получается стать твоим женихом, а не учителем. Есть вещи, которые даются мне тяжело, и одна из них — выражать свои чувства.
Она видела, что ему тяжело, и часть в ней захотела посоветовать ему не пытаться выразить свои чувства. Ей захотелось немедленно пойти в штаб профсоюза, а вечером — на ярмарку, «Пожалуйста, — молилась она про себя. — Пусть ничего не испортит сегодняшний вечер».
— Я не спал всю ночь, — сказал Тейлор. — Я слышала, когда ты вернулась.
"А кто не слышал?» — подумала она.
— Я не знаю и не хочу знать, что тебя задержало вчера, но не могу не чувствовать, что в этом есть и моя вина. Возможно, ты не осознаешь, что я держал тебя в такой строгости только потому, что боялся потерять. Ты думаешь, что я просил тебя выйти за меня замуж из-за ранчо. Если быть честным, финансовая независимость много значит для меня, но я просил твоей руки потому, что люблю тебя.
Он посмотрел на нее, и Аманда увидела, что темные глаза, которых она всегда боялась, полны боли.
— Ты вернула мне веру в женщин, Аманда. Моя мать… — Он замолчал и отвернулся. Глаза Аманды расширились. Она ничего не знала о его семье.
— Твоя мать? — мягко спросила она. Он снова посмотрел на нее, и Аманде показалось, что в его глазах сверкнули слезы. Она взяла его за руку.
— Моя мать предала меня, и я думал, что все женщины такие же, как она, но ты — совсем другая, Аманда. Ты добрая, а я вел себя отвратительно.