Если методом генной инженерии скрестить во-он тот грибок с вот этой морской губкой — «полифера спонгиа», — то биологическая фабрика заработает с удесятеренной скоростью. Да и вообще, гордо заявил Потоцкий, генетическое конструирование на базе этого природного уникума позволит делать все! Все! От невиданной приправы к шашлыку до новейшего лекарства от насморка…
Болеслав сказал «лекарство» — и я сразу позабыл про грибки, клещей, навозных жучков и прочую дрянь. Я понял, зачем я здесь.
Вернее, так: я по-прежнему не догадывался, для чего президенту Кораблеву эпохи запоя понадобилось запланировать визит в вотчину Болеслава, зато я твердо знал, какую реальную пользу президент Кораблев эпохи последствий запоя может извлечь из своего визита. Надо перенацелить Потоцкого на другое, более важное! Уж чем-чем, а острой нехваткой энергоносителей Россия сроду не страдала. На кой хрен нам сдалось дорогое искусственное дизтопливо, когда дешевой нефти у нас пока еще — качать не перекачать? Панацею от главной русской болезни — вот что, милые, надо искать.
Разумеется, человеку моего ранга было несолидно первым заикаться на эту тему. Идея должна была родиться в гуще простого народа, а уж потом я, его президент, позволю себе откликнуться на заботы и чаяния нации, поддержав инициативу снизу. Ну, и где тут народ?
— Болеслав Янович, я хотел бы теперь пообщаться с трудовым коллективом, — прервал я на полуслове песнь во славу генетики.
Дисциплинированный Потоцкий тотчас же заткнул фонтан и принялся жестами сзывать к нам толпящиеся в отдалении синие халаты и синие шапочки. К моему великому сожалению, простые гегемоны РГК выглядели до неприличия румяными, чистыми и умытыми. Следов бурно проведенных выходных на их лицах я не обнаруживал. Ладно, решил я про себя, рискнем. Другого народа у меня поблизости нет.
— Вот ты! — Я указал пальцем на молодого упитанного парня с розовым поросячьем лицом. Мои секьюрити обшмонали счастливца, и тот был допущен до президентского рукопожатия. — Ответь мне, голубчик, о чем, по-твоему, мечтает по утрам человечество?
— С древних времен? — почесав репу, уточнил свинопарень.
— С самых что ни на есть древнейших, — подтвердил я. Неужели мне подфартило с первого же раза? Ну, колись, не тяни!
— Хм… даже не знаю, Денис Анатольевич, — после долгой паузы сказал свинопарень и неуверенным тоном добавил: — Может быть, о философском камне?
— О философском… о че-е-е-ем? — Я вытаращился на него. От неожиданности замешкалась даже чугунная дрянь у меня в черепе.
— Если говорить языком физики, то о методе трансмутации любого металла в золото, — стал просвещать меня этот чертов умник. — Средневековые алхимики… скажем, Раймонд Луллий или Роджер Бэкон… ведь они веками мечтали выполнить заказ сюзеренов…
Ну я попал! Луллий-хренуллий. Спасибочки тебе, Потоцкий, за работу с кадрами. И это теперь называется рабочий класс?!
— Как фамилия? — спросил я умника и внимательно к нему пригляделся. Чего-то он весь из себя брюнет, это не к добру.
— Райхельгауз! — доложился свинопарень, выпячивая живот.
Оп-па. За то вас и не любят, злобно подумал я и жестом отослал умника обратно в строй. Нормальные люди думают по утрам о наболевшем, а эти — о золоте, все о золоте… Может, хоть вон тот скажет правильно? Морда у него, кажется, пролетарская.
— А твоя как фамилия? — Я указал на следующего кандидата.
— Туминас!
Час от часу не легче. Прибалт. Потоцкий что, одних некоренных к себе принимает? Брезгует русским народом?.. Я опросил еще нескольких, и худшие мои опасения подтвердились: в дружном рабочем строю под синими шапочками и синими халатами притаились нацмены, как на подбор: Каменькович, Фоменко, Гинкас, Жолдак, Штейн и Шапиро. Все они делали вид, будто не понимают моих намеков, и говорили о чем угодно, кроме главного. Эти хитруны разве признаются, что у них тоже трещит башка по утрам?
Уже почти отчаявшись, я выбрал наугад какого-то высокого, модно-небритого, с кругами под глазами. Тоже чернявоват, конечно, но у него хоть нос картошкой, а не баклажанчиком.
— Как фамилия? — Я поманил его пальцем.
— Серебрянников!
Звучит вроде по-русски. Может, ты-то хоть выручишь своего президента? Напрягись же, гегемон, вся Россия от тайги до британских морей ждет твоего заветного слова. Не подведи.
Я посмотрел небритому прямо в глаза и медленно, вбивая между словами огромные паузы, спросил у него в упор:
— О чем — мечтает — человек — утром — понедельника?
— Дык опохмелиться… — вздохнул Серебрянников. Спаситель мой!
— Во-о-о-от, Болеслав Янович! — Я, торжествуя, повернулся к Потоцкому. — Видите, о чем мечтают простые граждане! Примите это во внимание, и чтобы вечером же экспериментальный образец нового средства от похмелья был у меня в кабинете. Вам ясно?
— К вечеру можем не успеть, — замялся Болеслав. — Разве что попробовать синтезировать к завтрашнему утру…
Я представил себе, как весь долгий день и еще всю долгую ночь в моей разнесчастной голове будут танцевать чечетку, — и без церемоний погрозил Потоцкому кулаком. Вроде бы в шутку, но так, чтобы он проникся всей серьезностью президентского поручения.
Когда от аспирина никакого проку, а водку организм не принимает, человек может стать оч-чень опасным. Лучше со мной не спорить.
— Никаких «завтра», Болеслав Янович. Жду результата сегодня же.
Я вырос в старом трехэтажном доме окнами на проспект. Архитектор спроектировал в этом доме три входных двери: две парадные, с портиками, и одну черную. Сколько себя помню, оба парадных входа были всегда наглухо заколочены. «Чтобы не шастали взад-вперед, — объясняла бабушка. — И чтоб не тратиться на швейцара».
В Кремле примерно то же самое. Из шести въездных ворот пять, мне кажется, уже лет сто не открывались на вход и на выход. Въезды через Тайницкую и Константино-Еленинскую башню, Троицкие и Никольские ворота — уже история. Даже ворота Спасские, для царей и послов, теперь лишь украшение. Большому начальству и нам, смертным, положено пользоваться одними только Боровицкими.
Зато экономия на охране. Всего пять офицеров внутренних войск обслуживают пять металлодетекторов и пять интраскопов для сумок.
Естественно, очередь. Суета. Тихая ругань. Охранники злобятся. Раньше и здесь, и на таможенных терминалах дежурили прапоры, но с тех пор, как их в России отменили, места заняли лейтенанты. А повысить оклады никто не догадался. Это тоже не умиротворяет.
Те немногие, кто сидят в машинах с номерами из кремлевского гаража, конечно, не досматриваются и проезжают охрану, даже не опуская тонированных стекол. Зато нас, ремонтников-иностранцев, лейтенанты могут помучить по инструкции. Мы, ремонтники, всего на одну ступенечку в иерархии выше туристов. С теми никто из лейтенантов вовсе не разговаривает, как с людьми. С нами хотя бы здороваются и изредка даже говорят «пожалуйста»: «Пожалуйста, поднимите руки. Пожалуйста, выньте все из карманов…»
Мне сегодня везет. У рамки номер три дежурит Олег Зеленко. За неделю, пока он ежедневно водил ручным сканером по моей спине, груди, ногам и копчику, мы с ним успели переброситься тремя десятками нейтральных словечек. Олег сам родом из Белой Церкви, а я там когда-то служил, и это — достойная тема для разговора.
В принципе, я много где успел послужить, а те места, где нигде не был, хорошо знаю по книгам и понаслышке. Человеческий контакт в моем деле жизненно необходим. Здешней техники-то я не боюсь: арочные детекторы откалиброваны так, что не реагируют на все, что мельче складного ножа. Ручняки поднимают писк только на железо и молчат в присутствии цветмета — если, понятно, ты не проносишь с собой слиток. Трехмерные сканеры ручной клади могли бы стать проблемой, но их здесь пока нет, а обычные интраскопы дают плоскую картинку. Чем больше в сумке ремонтника всяких мелочей, тем труднее разобраться, какой силуэт что обозначает.