Как будто прочитав ее мысли, Трина придвинулась еще ближе и понизила голос почти до шепота:
— Что бы ты сейчас ни хотела, ты этого не получишь. Ты поняла? Ты не можешь вернуться сюда. Ты не можешь занять мое место у мамы. Ты не можешь забрать снова Бака.
Карли ответила инстинктивно, не думая и без колебаний:
— Почему? Может быть, ты сама влюблена в шерифа?
Трина резко отпрянула назад; мгновение она выглядела ошеломленной. Она что, думала, что ее влечение к шерифу является тайной? Любопытно, подумала Карли. Трина смотрела на него, словно он управлял ходом светил, ловила каждое слово, которое он скажет, не пропускала случая привлечь его внимание к себе, при этом полагая, что ее чувства к нему были ее маленькой тайной…
— Шериф — взрослый человек, — сказала Карли спокойно. — Он способен сам принять решение.
— Да, если ты позволишь ему сделать это! Он никогда не хотел тебя, никогда не хотел с тобой спать или проводить время. Но ты насильно вторглась в его жизнь, так же, как ты делаешь сейчас. Ты не обращала внимания на его протесты, его нужды и желание, но твои-то, конечно, должны были выполняться. Ты сделала его несчастным. — Улыбка Трины была жестокой и коварной. — Но он, наконец, научился говорить тебе «нет», не так ли? Когда ты настаивала, чтобы он на тебе женился, он холодно отвернулся от тебя; он, наконец, увидел, для чего ты была с ним, и сказал, чтобы ты убиралась ко всем чертям. И он сделает это снова. Больше он не попадется на твою хитрость. Бак знает, какая ты испорченная.
Испорченная. Это слово заставило Карли передернуться от отвращения. Она была испорченным, безнравственным человеком? Она каким-то образом манипулировала Баком в их отношениях? Она брала все, что хотела, и ничего не давала взамен? Она сделала его несчастным?
Эти вопросы отравили ей остаток вечера, хотя Бак и Морин вскоре вернулись, а Трина хранила молчание. Карли сидела на диване рядом со старой женщиной и не принимала участия в разговоре, желая только одного — уйти отсюда. Карли хотела бы поехать домой в Сиэтл, где она была бы в безопасности и в комфорте.
После трех лет желания вспомнить теперь она испытывала желание все забыть.
Наконец они распрощались, и она с Баком покинула викторианский дом. На середине лестницы Бак не выдержал и спросил:
— Что случилось?
Карли остановилась рядом с его машиной, но не открывала дверцу. Вместо этого, запрокинув голову, она посмотрела на небо.
— Ты знал, что амнезия не всегда вызвана физическими травмами? — спросила она мягко, но не дождалась ответа. — Иногда бывают причины психологические. Человек был свидетелем чего-то ужасного, стресс был таким всеобъемлющим, что его необходимо было избежать, поэтому мозг выключает память, и все — нет больше ужаса, нет стресса. — После секунды молчания она добавила: — Хотела бы я знать…
Бак уже понял, что она хотела знать, не была ли ее амнезия, по крайней мере, частично, психологической. Никто не отрицал ее страданий, вызванных несчастным случаем, но кто мог уверенно сказать, что только раны были причиной ее амнезии? Вполне возможно, что где-то глубоко внутри Лора была несчастна, что она устала от эгоизма и жестокости, что она не хотела больше видеть, во что превратилась ее жизнь, кем она стала. Несчастный случай дал ей шанс избавиться от эгоизма, зла и жадности, шанс стать приятным, скромным человеком. Шанс позаботиться о ком-то, чтобы кто-то заботился о ней.
И все, что она делала раньше, было забыто.
Бак ждал, что Карли выскажет вслух свои мысли, но она только взглянула на него и, не говоря ни слова, села в машину.
Бак в темноте обошел вокруг автомобиля, потом сел за руль и включил двигатель, дав ему минуту поработать вхолостую, прежде чем включить передачу.
— Ты бывал в обществе с Триной?
Пока Бак ехал по грунтовой дороге к шоссе, он раздумывал, чем был вызван ее вопрос. Ревность? Ревность Лоры была горяча и неприятна, рожденная непоколебимым стремлением к полному обладанию и контролю. Как и все остальное в ее характере, эта черта за три года смягчилась и сгладилась.
— Да, пару раз.
Ответ, казалось, что-то объяснил ей. Она издала тихий звук понимания и кивнула головой.
— Если ты думаешь, что это объясняет, почему Трина так враждебна, то ты не права, — сказал Бак. — Я, наверное, побывал в обществе каждой незамужней женщины на пятьдесят миль вокруг Новера, — такова моя работа, — но ведь они не ненавидят тебя.