Он вернул фотографию на место и обратил внимание на стойку позади стола. Там стоял другой цветок, кактус, прекрасно выглядевший даже без присмотра, и изделия, приобретенные на любимых ею художественных выставках: кролик из керамики, маленькая плетеная корзиночка с бантиком на ручке, миниатюрный глиняный горшочек с миниатюрными же искусственными цветами и рамка ручной работы с еще одной фотографией Амелии.
Джанис стояла, опершись на косяк двери, и наблюдала за ним. Он медленно повернулся к ней.
— Вы знали ее до аварии?
Она кивнула.
— Какие изменения вы почувствовали в ней?
— Она была неуверена в себе и вообще во всем. Потрясена. Утомлена. Напугана, но напугана она была и перед этим.
Испуганная Лора. Это было странно. Он не мог представить себе ничего, что могло бы ее испугать. Рассерженные любовники, ревнивые жены, Трина. На Лору не действовало ничего.
— А чего она боялась до этого?
— Не знаю. Она почти ничего не говорила о своей жизни до прибытия в Сиэтл. Рассказывала, что она из Техаса, что родители ее умерли. Мне кажется, она пряталась от кого-то. Она была так красива, что всех мужчин в офисе тянуло к ней — вы понимаете, легкое заигрывание, ничего особенного, но она шарахалась от них. Мне кажется, что ее сильно обидел какой-то мужчина, и поэтому она так их боялась.
Лора никогда никого не боялась, соблазняла и, выражаясь несколько фигурально, насиловала каждого встречного мужчину с тех пор, как ей исполнилось тринадцать лет. Картина не складывалась, мрачно подумал Бак. Она покинула Новер в начале октября — такая же дерзкая, наглая и агрессивная, как всегда, а двумя неделями позднее начинает работать здесь, чувствуя страх перед мужчинами. Что же должно было произойти за эти две недели, чем можно было объяснить подобную перемену?
— Стало ли с ней легче общаться после аварии? — спросил Бак в каком-то оцепенении. — Стала ли она приятнее? Менее эгоистичной?
Джанис Грэм рассмеялась.
— Шериф, с того дня, как она переступила порог этого здания, невозможно было бы отыскать более приятного, доброго, менее эгоистичного и более благородного сотрудника, можно сказать, друга. С Карли никогда не было трудно. Все, кто с ней работал, искренне любили ее.
К его оцепенению прибавилось чувство беспокойства. Они явно говорили о разных женщинах, а это было невозможно. Он уже доказал, что Карли Джонсон не существует. Она была Лорой.
Но Лорой, которой он не знал.
Лорой, с которой в двухнедельный промежуток между побегом из Новера и устройством на работу в этой кампании произошло нечто экстраординарное.
— Шериф, не хотите ли вы поговорить с некоторыми из друзей Карли? — спросила Джанис. — Я могу пригласить сюда некоторых из них.
Приняв ее предложение, он прошел за ней в офис. Может быть, люди, которых Карли называла друзьями, скажут ему больше, чем ее начальница, ответив на несколько волновавших его вопросов.
Однако, возможно и то, мрачно подумал Бак, что они только добавят новых.
Во вторник днем после недолгих поисков Карли обнаружила в столе на кухне Бака телефонную книгу Новера и набрала номер телефона Морин Фелпс. Бак сказал, что, когда возвратится из Сиэтла, покажет Морин ее фотографии, но зачем было ждать так долго? В конце концов, если уж Морин была ее теткой, она могла потратить некоторое время на повторную встречу с ней и спросить о людях, изображенных на фотографии.
Пожилая леди была дома и сказала, что будет счастлива составить ей компанию. Ее радушие заставило Карли почувствовать себя виноватой. Кроме двух раз, когда она посещала дома Фелпсов вместе с шерифом, она не пыталась встретиться с этой женщиной. Даже зная о том, что ее хорошо встретят, и, предполагая, что этот большой и уродливый дом за городом был когда-то для нее родным.
Она заперла дверь дома Бака и села в свою машину. Со времени прибытия в Новер она совсем не садилась за руль. После поездки к горе Рашмор, по голым холмам Южной Дакоты и заезда по дороге домой в Хелене было приятно избавиться на некоторое время от необходимости вести машину. Она не знала, нравилось ли ей это раньше, но после аварии вождение скорее стало необходимостью, чем удовольствием.
В полуденном свете солнечного, но холодного дня Новер выглядел почти безлюдным. Октябрь был уже близок. Прошло почти три года с тех пор, как исчезла Лора, и без нескольких недель три года с той поры, как она появилась в Сиэтле.
Карли не сомневалась в словах Бака, что Карли Джонсон мертва и что она, Лора, присвоила ее имя и жизнь, но она не чувствовала себя Лорой. Не чувствовала, что выросла в этом городе и среди этих людей. Не ощущала себя той женщиной, которой на самом деле была.