– Где вы были, Кирилл? И что там случилось? Куда делся Ярослав? – упрямо озвучил он свои вопросы, хотя ни на один предыдущий парень не ответил. Только сидел, глядя в одну точку перед собой, и едва заметно раскачивался взад-вперед. – Молчанием ты только делаешь себе хуже. Мы взяли твою одежду на экспертизу. Она вся в крови, но на тебе ни царапины, из чего я делаю вывод, что кровь не твоя. Как думаешь, ее группа совпадет с группой крови Ярослава?
Кирилл даже ухом не повел. «Тотальный игнор», как говорил сын Соболева. Это уже всерьез начинало раздражать. Настало время немного надавить, поэтому Соболев вытащил из папки, лежавшей на столе перед ним, принесенный Владом – а точнее, его дружком-психотерапевтом, – рисунок и положил его перед Кириллом. Тот вдруг замер, сфокусировав взгляд на изображении: перестал раскачиваться, превратился в неподвижную статую. Его глаза заметно округлились.
Хоть какая-то реакция! И если Соболев что-то понимал в людях, то реакция эта – страх.
– Это Ярослав, Кирилл? – поинтересовался он, подаваясь вперед и опираясь на сложенные на столе руки. – Поэтому ты был в крови и держал в руках нож, когда тебя нашли? Что между вами произошло? Вы повздорили? Или, может быть, он давно тебя бесил? Или что-то тебе сделал, и ты решил его наказать? Что случилось, Кирилл, расскажи? Ты убил его? Убил своего друга? Где его тело?
Парень вдруг снова отмер, но не вернулся к мерному раскачиванию, а нервно задергал головой, отрицательно качая ею. И вместе с тем задергался сам. Он поднял взгляд на Соболева, и в нем действительно плескался смертельный ужас. Совсем непохожий на страх перед разоблачением.
– Не я, – хрипло произнес он. – Это не я. Это она. Это кукла. Понимаете? Кукла!
– Что – кукла? – не понял Соболев, стараясь не терять зрительный контакт с парнем, хотя смотреть в его глаза почему-то было жутко даже ему.
– Это кукла, – повторил Кирилл шепотом. – Понимаете? Это она!
Он поднял правую руку и ткнул трясущимся пальцем в ту часть рисунка, где рядом с трупом сидела маленькая девочка. Шмелев и Соболев посчитали ее изображением ребенка, а Юля назвала куклой. Похоже, Кирилл был с ней согласен.
– Это кукла… кукла… кукла! – последний раз парень истерично выкрикнул это слова, затрясшись сильнее.
Он вдруг вскочил с места, да так резко, что стул с грохотом опрокинулся назад. Соболев тоже вскочил, непроизвольно отступая, чтобы увеличить расстояние между собой и парнем. Если тот на него бросится, будет больше времени на реакцию. Нет, щуплого и к тому же заметно истощенного парня он не боялся, скорее, боялся случайно зашибить его, если потасовка случится.
Но Кирилл не кидался на него. Он просто стоял и как заведенный повторял: «Это кукла! Кукла! Понимаете?! Ку-у-укла!» Его трясло все сильнее, он схватился за голову и вдруг страшно закричал не то от боли, не то просто от охватившего его безумия. А потом повалился на пол, словно ноги устали его держать.
В то же мгновение дверь допросной комнаты распахнулась и в нее, неожиданно проворно для человека такой комплекции, влетел Шмелев со шприцем в руках. За его спиной в дверях маячили Петр Григорьевич и судмедэксперт Логинов.
– Эй, вы чего творите?! – возмутился Соболев, когда после укола Кирилл перестал дергаться и весь обмяк, а глаза его закрылись.
– Я вколол ему успокоительное со снотворным, – невозмутимо объяснил Шмелев, не без труда поднимаясь на ноги.
– Кто вам разрешил?
– Это была необходимость, я все-таки врач! – гордо заявил Шмелев, недовольно глядя на Соболева. – Вы же сами видели: у парня начался припадок. Пускать все на самотек было опасно и для него, и для вас. А так он успокоится, поспит. И дальше с ним надо будет работать. Работать не вам, а мне, потому что ответственно вам заявляю: он не симулирует. Он действительно пережил серьезное потрясение, его психика не выдержала. Прежде, чем допрашивать, его нужно вывести из этого состояния.
– Ну, класс, – проворчал Соболев, недовольно упирая руки в бока. – Мы, возможно, имеем дело с убийством, но даже не знаем, где искать тело, а вы мне усыпили не то единственного свидетеля, не то главного подозреваемого и теперь хотите объявить его невменяемым?
– Я не говорю, что он невменяем, – Шмелев примирительно вскинул руки. – Я всего лишь говорю, что этому молодому человеку нужна психиатрическая помощь. Убийца он или жертва, а оставаться здесь ему нельзя, у вас просто нет условий для его содержания. Думаю, вы не обрадуетесь, если выяснится, что он ни в чем не виноват, но к тому времени он успеет себе серьезно навредить или даже убить себя?