– Если бы наши отношения зашли слишком далеко и речь шла о свадьбе, ты бы сказала мне об этом?
– Не знаю, Эмили.
– Теперь я понимаю, что не любила его так, как Яна. То была любовь-мука, любовь-наваждение, любовь-самоотречение и самопожертвование. Я ожидала такого же… А Бен… Мои чувства к нему совершенно другие. Я не испытывала никаких потрясений, сердце не разрывалось на части, мне не хотелось рыдать от счастья… зато моя душа жаждала другого… Нет, я бы не согласилась… Филли, это плохо, да? И ничего не говорит в мою пользу?
– Дорогая, просто ты сейчас раскрываешься с другой стороны… Ну, а как же ты теперь будешь объясняться с Беном?
– Я расскажу ему все-все! Знаешь, Филли, он меня поймет. Джексон очень помог мне в свое время, многое дал и ничего не потребовал взамен. Я боюсь… Не знаю, смогу ли я посвятить себя другому человеку? Это мой выбор, сестра, и никто не сделает его за меня. Чему быть, того не миновать.
– Эмили, нельзя применять это высказывание на все случаи жизни. Оно отнюдь не универсально. Ты прошла хорошую жизненную школу, хотя впереди у тебя еще немало испытаний. Подумай о пройденном пути, о своих достижениях, о добре, которое ты сделала для других людей, о подругах, любящих тебя, перебери все события – и ты поймешь, что все не так уж и плохо, поверь мне. Чаша весов справедливости склонится в твою сторону.
– А Ян? Я говорю о его наставлениях, что мне довелось услышать в ту страшную ночь на маршруте… Ведь это… была… я? Да, да, мой ум, моя сообразительность и сила духа. Ян здесь абсолютно ни при чем. Мне очень хотелось, чтобы он появился тогда, чтобы сделать хоть одно доброе дело для меня. Спасение жизни – наивысшее благо. В итоге я сама сделала это… Боже мой, Филли, все происходившее со мной – дело моих собственных рук! Ян все-таки обманул меня: оставил мне все свое состояние. Я разве не говорила об этом? – В голосе женщины звучало такое возбуждение, что монахиня даже улыбнулась, поощряя это неистовое открытие себя. – Он оставил миллион долларов. А ты знаешь, сколько можно совершить добрых дел, используя эти деньги?
– Надеюсь, ты не забудешь о нас и построишь здесь что-нибудь… Тогда еще больше женщин смогут найти приют у нас и обрести себя, как это произошло с тобой. Я, наверное, заглядываю в очень далекое будущее?
– Нет, Филли, я позабочусь об этом.
– Давай сядем в машину и покурим, – предложила монахиня. – У тебя есть сигареты?
– Целых две пачки, они лежат под сиденьем. Спасибо, Филли. Скажи, можно мне хотя бы раз в месяц посылать вам сигареты и хорошие бренди и виски?
– Твое дело… Думаю, они не будут лишними. Эмили выпустила струйку дыма и проговорила:
– Не обижайся, но я уеду сегодня днем. Вещей у меня мало. Сяду в джип – и вперед. Все, решено. Филли, еду домой! Наверное, слово «дом» – самое лучшее на свете. Слышишь? Я еду домой!
Часом позже, собрав пожитки, миссис Торн попрощалась с монахинями. Пролилось море слез, прозвучало множество клятвенных обещаний писать и приезжать. На прощание Эмили подарила сестрам блок отличных сигарет, и те сразу повеселели. Последние минуты расставания прошли под знаком «трубки мира».
Миссис Торн держала руль одной рукой, а свободной махала провожающим до тех пор, пока темные фигуры монахинь не исчезли за поворотом. Она мчалась домой.
Эмили вошла в свой дом на Слипи-Холлоу-роуд, когда часы готовились пробить полночь.
– Эй! Я дома!
Женщины, стуча шлепанцами, сбежались к ней, путаясь в полах длинных халатов.
– Эмили! Боже, как хорошо, что ты вернулась! Это нужно обмыть… Господи, ты похожа на девушку с обложки журнала мод! Мы соскучились по тебе! Бен знает о твоем возвращении?
– Я решила вернуться только сегодня утром. Приехала бы намного раньше, но задержалась в Атланте. Как я рада, что вернулась домой! – щебетала миссис Торн, обнимая каждую женщину. – Сегодня я сказала сестре Филли, что слово «дом» – самое лучшее на свете… За это нужно выпить. Кстати, у меня есть что вам рассказать.
– Бен?
Эмили улыбнулась.
– Завтра наступит новый день, и я позвоню ему. Сегодня принадлежит только нам. Мне хочется поблагодарить вас за то, что вы есть на белом свете, что являетесь моими друзьями, что приходите на помощь в трудную минуту. Давайте сядем в круг, как бойскауты, и проболтаем до самого утра. Ой! Посмотрите на цветы на подоконнике! Когда я уезжала, ростки только-только показались из земли.
– Тебя долго не было, – спокойно заметила Лина.
– Да, но я вернулась… Здорово, когда есть место на земле, куда мы всегда можем возвратиться, где тепло, уютно, где согревается твое сердце. Черт побери! Нужно быть писателем, чтобы суметь это выразить.
– Нам кажется, ты прекрасно справилась! Да, дом встретил тебя теплом и светом, – закричали наперебой подруги.
Они расселись кружком, и сестры Демстер передали бокалы, наполненные вином.
– Первый тост – за дом, наш дом, – предложила Эмили.
– За дом! Ура! – поддержали ее присутствующие.
Миссис Торн медленно приходила в себя, зная, что находится в своей постели на Слипи-Холлоу-роуд. Потянувшись, она взглянула на солнечные лучи, пробившиеся в комнату и образовавшие живописный рисунок на полу спальни. Может, это знак о начале новой жизни? Нет! Это не начало новой, не продолжение старой, а просто сама жизнь, которую надо провести с любовью и заботой о других.
Часы на прикроватной тумбочке, подарок Бена к дню рождения, показывали 5.45. Значит, ей удалось поспать всего час. Женщина вновь потянулась, прямо-таки мурлыкая от наслаждения, ибо чувствовала себя прекрасно. Куда пойти? Конечно, к Джексону.
«Вот так, Эмили, порвала с одним мужчиной и вернулась к доброму старому Бену? Ну и нахалка! Ты же ведь недостойна его», – осудила сама себя миссис Торн.
Женщина сбросила шлепанцы и быстро нырнула под одеяло. Положив подушки под спину, она уселась и закурила, стараясь придать мыслям нужное направление. «Да, я вернулась к друзьям, и они не осудили меня за долгое отсутствие, поняли суть произошедшего с Мэттом… Это помогло мне разобраться в себе, – с благодарностью заключила Эмили. Она смяла сигарету, так как не выносила запаха табачного дыма в спальне и курила здесь только в исключительных случаях. – Чего я жду? Как мне пришло в голову, что «это» настало? Наверное, следует прибегнуть к старому испытанному способу и написать обо всем на бумаге. – Миссис Торн вспомнила, как царапала на бумажной салфетке свои желания и вручала их Яну. – Будь осторожна, дорогая, иначе ты получишь не совсем то, чего бы желала. Лучше держать все в уме и не доверять чистому листу. Иди к Бену, поговори с ним, объяснись. Устрой, наконец, свою жизнь! Время пришло!»
В 7.30 миссис Торн ехала по Уотчанг-авеню, направляясь к дому Джексона. Остановившись у кондитерской, она выпила две чашки кофе, а через пятнадцать минут уже звонила в дверь Бена.
Никто не отозвался, и Эмили, воспользовавшись ключом, вошла в прихожую и позвала мужчину. Путешествие на кухню и в спальню тоже не дало результатов – хозяин исчез. Куда он мог уйти в раннее воскресное утро? Бен ведь так любит поспать по утрам. Оглядев чистые комнаты, она почувствовала себя неважно.
Миссис Торн закрыла дверь, захватив с собой кофейник, и вышла на крыльцо. Она опустилась на ступеньки и, не спеша, выпила еще две чашки кофе, закусив тремя пирожными. Эмили курила уже третью сигарету, когда показалась машина Джексона. Он отчаянно махал рукой и сигналил, но женщина не двинулась с места. Мужчина вышел из автомобиля и направился к дому. Он прекрасно выглядел в своем теплом свитере и тесноватых джинсах. Эмили показалось, что сердце вот-вот выскочит из груди.
– Долго ждешь?
– Не очень. – Почему Бен не обнимет ее, почему не скажет: «Эмили, я думал, ты уже никогда не вернешься?..» Может, это ей нужно встать и обнять его? Миссис Торн так и подмывало броситься на шею Джексону.
– Похоже, ты пьешь мой кофе? Ого, ты оставила всего одно пирожное? Ладно, пойдем, я сварю свежий… Я выехал на рассвете, чтобы отвезти Теда в аэропорт, и долго ждал, пока не объявили посадку на самолет.