Была созвана Триада… Решение принято. В день полного солнечного затмения восемь представителей рода — восемь ключей прольют свою кровь на восьми лучах. Выхода нет, печать будет установлена. Дары навсегда покинут своих обладателей и весь… мир станет равным друг перед другом. Никто больше не сможет иметь столько власти…“
Из этого текста мы поняли, что очень давно кто-то лишил восемь богатых правящих семей власти, денег и, возможно, жизни. Но они успели спрятать свои „Дары“. Тогда был проведен ритуал, который требовал жертвоприношения в виде пролитой крови. И, возможно, сокровища по сей день томятся под гнетом печати, наложенной их обладателями.
Мне кажется что, карты, которые мы нашли, укажут путь к ним. Я слабо разбираюсь в истории, но слышал, что кельты (а переводчик утверждает, что это они) славились своими завоеваниями и грабежами. Они были безумно богаты. И я задался вопросом, когда же эти варвары спрятали свои сокровища? Сколько прошло времени с того дня?
Второй текст, судя по почерку, принадлежащий другому перу, оказался еще более поврежден, чем первый. Но время пощадило самое главное и позволило нам узнать, что „обрести Дары суждено тому, кто собрать сумеет вместе ключей восьмерку и прольет их кровь на жертвенном алтаре в священный день погасшего солнца. И окрасятся воды… и падет печать, сломленная силой…“. А обрывки фразы „бесценные перстни… всех сокровищ этого мира дороже…“ которые упоминаются в тексте пару раз, подтверждают, что в результате мы обретем небывалое могущество.
Так же некто, написавший это, замечал, что открыть печать смогут только эти восемь человек — обозначенные, или их кровные потомки, „имеющие на теле отличительный знак — звезду… что копия печати, восемь лучей которой — есть восемь замков для восьми ключей“. Это невероятно, но, похоже, мы наткнулись на золотую жилу. И, мой выбор — разработать её.
Величайшая охота за сокровищами официально начинается сейчас».
Пунктуальность. Одно слово — два значения. Первое из них «точность», второе — «аккуратность». Люди способные быть пунктуальными пользуются уважением, плюющие на неё — получают то, что остается после других. С детства отец учил Эмму тому, что человек желающий видеть себя среди первых и уважаемых людей должен воспитывать в себе эти качества. «Если ты что-то пообещала — выполни в точности и аккуратно, — говорил он. — Если тебя ждет человек, который способен, вправе и намерен повлиять на твое будущее — будь аккуратна вдвойне, не заставляй его ждать!»
Эмма и Макс подлетели к двери в кабинет проректора по учебной части, когда часы показывали тринадцать двадцать: «Это конец, — пронеслось у неё в голове». Такого безобразного поведения Эмма себе простить не могла. Такое поведение она позволила себе впервые после того нервного срыва, произошедшего из-за гибели отца вкупе случившейся накануне ссоры. Эмма чувствовала свою вину и, не смотря на то, что крестный уверял её в обратном, это чувство съедало её изнутри. Глубоко вдохнув, Эмма расправила плечи и постучала в дверь.
Убранство кабинета проректора привело её в состояние оцепенения: он был бесподобен. Во-первых — площадь: комната была очень большая и светлая. Во-вторых — окно, вернее сказать «ОКНО»: одно большое во всю стену, пара тяжелых штор красиво собранных лентами немного ниже середины и кристально чистые стекла. В-третьих — обстановка: у входа по обе стороны стояли две высокие статуи, видимо из гипса. Одна из них — белая — изображала девушку ангела, вторая — черная как уголь — видимо демона мужчину. О том, что это демон, говорил и цвет статуи, и миниатюрные рожки на голове, и хитрая ухмылка. Гадать о половой принадлежности тоже не приходилось — так же как и первая, эта статуя была выполнена обнаженной.
Полы в кабинете покрывала ребристая крупная плитка темно серого цвета с разводами. В той же гамме была и мебель: большой кожаный диван и два кресла вокруг миниатюрного стеклянного столика. В углах стояли горшки с робеленами. Стена справа представляла собой один большой стеллаж с книгами и дверь: «Видимо, там подсобное помещение, — предположила Эмма». Свободные стены были украшены картинами в тяжелых узорных рамах и, в довершение общей картины — люстра, тоже большая и тоже серая, висела почти над столом, стоящим у окна. Эмма почувствовала, что волнение перекрывает ей кислород.