Я в отчаянии хватаюсь за голову:
– Я не могу это контролировать!
– Тебя кто-то принуждает под дулом пистолета? – Уилл издает усталый и очень печальный смешок. – Видимо, я его не заметил этим утром.
– Я делаю это во сне, понятно? – рычу я. – Это как лунатизм, только я бегаю, когда сплю.
Не могу сказать, что повергает меня в больший ужас: то, что меня уже хотят выгнать, или то, что я только что сказала ему правду. Не знаю, зачем я это сделала. Я признавалась в этом всего раз за всю свою взрослую жизнь, и ничего хорошего из этого не вышло.
На один миг Уилл замирает, а затем закатывает глаза.
– Это самая бредовая вещь, которую я когда-либо слышал, а я слышал немало бреда.
Мне следовало ожидать такой реакции, но тем не менее это больно.
– Отлично, можешь не верить. Выгоняй меня из команды. – Я вскакиваю на ноги. – Хотя знаешь что? Даже не утруждайся: я, черт возьми, сама ухожу.
Я хлопаю дверью и бегу через весь кампус обратно в свою гребаную квартиру, которая мне была нужна только для того, чтобы учиться в этом университете – куда я вообще не хотела поступать. Мне действительно жаль, что я не могу заплакать. Я бы хотела заплакать прямо сейчас.
Я испортила абсолютно все…
Глава 14
Уилл
За ней захлопывается дверь, и я остаюсь в кабинете один, совершенно ошеломленный.
Ее история выглядела настолько притянутой за уши… Я ни на секунду не задумывался, что она может оказаться правдивой… Пока Оливия не подскочила с широко распахнутыми глазами, в которых плескалась боль.
И все-таки это никак не может быть правдой. Существует снохождение, да, но не снобегание же!
Это просто один из многих ее талантов – умение рассказать откровенный бред так, чтобы вам захотелось в него поверить. Как только эти огромные зеленые глаза демонстрируют хоть каплю уязвимости, ей сразу хочется вручить свои ключи от квартиры и отдать всю зарплату. Да поможет Бог тому бедолаге, который станет ее парнем.
Это даже к лучшему, что она ушла из команды. С самого первого дня от нее были лишь одни неприятности – но больше она не моя проблема. И все-таки по дороге на ферму я чувствую странную опустошенность.
– Как соревнование? – спрашивает мама.
«Отвратительно». Моральный дух команды оказался на самом дне, причем я не могу целиком винить в этом Оливию. Я был чертовски зол по дороге на соревнования – и еще больше зол на обратном пути.
– Не спрашивай, – бурчу я. – Пойду проверю лошадей.
На мамином лице появляется та самая улыбка, которая всегда заставляет меня вновь почувствовать себя маленьким ребенком, делающим что-то не то.
– С лошадьми все в порядке. – Она неодобрительно щелкает языком. – Садись за стол, а я приготовлю что-нибудь перекусить.
– У меня нет времени на перекус. Мне нужно сделать гребаную кучу работы, и к семи меня ждет Джессика.
Мама все равно усаживает меня на стул.
– Всего один бутерброд, и я оставлю тебя в покое, – обещает она.
А поставив передо мной бутерброд и порцию жареной картошки, моя мать начинает постепенно вытягивать из меня рассказ об этом крайне неприятном утре.
– Короче говоря, она меня не послушалась, и поэтому мы проиграли, причем я с самого начала предупреждал Питера, что так и будет.
– Похоже, вы проиграли бы в любом случае, с Оливией или без нее? – мягко замечает мама.
– Но если бы ей не приспичило побегать с утра, то мы бы сегодня стали по крайней мере призерами, – настаиваю я, хотя уже не всерьез. – А потом в качестве оправдания она рассказывает совершенно нелепую историю…
Мама с сомнением склоняет голову набок.
– Ты уверен, что это ложь? – спрашивает она. Понятия не имею, почему мама всегда на стороне Оливии, хотя даже ни разу ее не видела.
– Конечно же, ложь. Ты не знаешь эту девушку: она вся состоит из лжи. Люди ходят во сне, но не бегают.
– И ты в этом абсолютно уверен? Ты бы мог поклясться жизнью, что это неправда?
– Да, – отвечаю я после небольшого колебания. Честно говоря, я, пожалуй, вообще не уверен… Но нет, это снова влияние Оливии, и видит бог: мне очень повезло, что теперь его воздействие закончится. – От нее с самого начала были одни неприятности, так что пусть отныне она создает неприятности кому-то другому.
Я отталкиваю от себя тарелку, внезапно обнаружив, что у меня пропал аппетит.
Когда я отправляюсь в поле, мне никак не удается сосредоточиться на делах. Проблема по имени «Оливия» – словно небольшая, но очень настойчивая рана в моем боку, которая постоянно дает о себе знать, стоит мне пошевелиться. Хоть теперь она больше и не моя проблема, у меня из головы не выходит, каким потерянным выглядело ее лицо, и я чувствую себя так, словно пнул что-то маленькое и беззащитное. Эта картинка меня сопровождает, что бы я ни делал: я вижу ее, когда завожу трактор; вижу ее, когда должен осматривать поля; вижу ее, когда запускаю полив; вижу ее, когда уезжаю с фермы и понимаю, что направляюсь вовсе не к Джессике, а обратно на работу.