– Дело не в том, что он может быть мертв: взрослый Мэттью был бы для меня незнакомцем. Дело в том, что если они правы… – У меня перехватывает дыхание, но Уилл терпеливо ждет продолжения. – Если они правы, то это значит, что мой брат был таким маленьким, таким напуганным… – Мой голос срывается на хрип, и я чувствую, как странная печаль охватывает меня, пульсирует под веками, на подбородке, пытаясь высвободиться из-под кожи. Мое сердце бьется слишком быстро, однако эту гонку ему не выиграть.
Уилл придвигается ко мне, так что его тело оказывается плотно прижато к моему, создавая столь желанное тепло, и обнимает меня одной рукой. Я утыкаюсь лицом ему в грудь, наслаждаясь прикосновением его флисовой кофты к моей коже, твердостью его тела под ней, его запахом и биением его сердца совсем рядом с моим ухом.
– Я бы сделал все, что угодно, лишь бы помочь тебе это как-то исправить, – тихо говорит он, – и меня убивает, что я ничего не могу. Скажи, что мне сделать.
Мне удается ответить только спустя минуту:
– Ты уже помогаешь мне. И ты единственный, кто когда-либо это делал.
Он замирает при этих словах. Его дыхание, его пульс – кажется, все это останавливается. Я поднимаю на него взгляд и смотрю ему в глаза. Не знаю, что Уилл чувствует, но для меня это гораздо больше, чем тренировки, похоть или даже дружба. Когда он успел стать настолько важным для меня?.. Мне хорошо известно, что так сильно беспокоиться о ком-либо небезопасно.
Я замечаю, как по его лицу пробегает паника, тихая и мимолетная, прежде чем он отводит взгляд.
– Хорошо, – тихо отвечает Уилл. – Рад, что сумел тебе помочь.
Обратный путь к конюшням мы проделываем в молчании. Я в равной степени испытываю смущение и злость. Зачем я ему это сказала? Что это могло дать? Я снимаю с Трикси сбрую и по-быстрому прохожусь по ней щеткой, стремясь поскорее уйти от него.
– Так ты планируешь снова встретиться с Эваном? – спрашивает Уилл.
– Не знаю, – отвечаю я без интереса, выходя из конюшни. – Отношения меня не интересуют.
– Ты все время так говоришь, но это полная чушь. – Он выходит следом за мной, чем-то разозленный. – Тебе не нравится одиночество. Даже скучнейший вечер, который только можно себе представить, – просто ужин дома и просмотр телевизора, – даже это ты предпочла бы делать с кем-то другим.
Меня переполняют гнев и печаль, подступая к горлу, сдавливая грудь, голову – словно вот-вот выплеснутся наружу.
– Да, – шиплю я, останавливаясь на месте. – Все это правда, потому что мне нравится это делать с тобой. И что, если бы я тебе сказала, что хочу именно этого – продолжать делать все эти скучнейшие вещи с тобой вдвоем: что бы ты на это ответил?
Я хочу умолять его, чтобы он признал это. Сказал мне, что все эти моменты – когда мы едем к его матери, смотрим телик или проводим время в конюшне, – что эти моменты становятся лучшими событиями его дня, месяца и даже года, становятся для него всем, как это происходит у меня. «Прошу, признай это, Уилл. Пожалуйста».
– Прости, – хрипло произносит Уилл. Он впивается пальцами в ладони, крепко сжимая кулаки. – Я не должен был поднимать эту тему. – Он разворачивается, чтобы уйти.
Я с трудом сглатываю, охваченная отчаянием и злостью. Он не может притворяться, что это ничего для него не значит, не может делать вид, будто абсолютно ничего ко мне не чувствует, ведь я знаю, что это не так.
– Тебе понравилось спать со мной? – спрашиваю я. Уилл тут же замирает как вкопанный. – Я знаю, что ты оставался у меня. Перед последним забегом и в тот раз, когда мы ночевали в гостинице. Ты оставался, когда в этом не было нужды. Так тебе понравилось?
– Оливия, это не может мне нравиться. – Он опускает голову. – Я твой тренер. И никогда не буду для тебя кем-то еще.
Эти слова наносят мне настоящий удар. Мне хочется отшатнуться и вскинуть руки, чтобы защититься от них. Он уже уходит прочь, а я продолжаю стоять, чувствуя, что он только что лишил меня всех причин, по которым я хотела существовать.
Утром Дороти уговаривает меня поесть, но все съеденное почти сразу же выходит обратно. Не удивлюсь, если сегодня снова упаду в обморок. Не этого я хочу для своей команды, и в то же время у меня такое чувство, что больше ничто не имеет значения.
Ночью я так и не уснула. Вместо этого до самого утра пыталась не обращать внимания на пустоту внутри и упрекала себя за собственную глупость. Неужели я действительно думала, что он бросит работу и свою горячую подружку ради меня? У меня нет ни семьи, ни денег, зато есть судимость, и существует хорошая вероятность, что я потеряю стипендию, прежде чем успею закончить учебу. Я затеваю драки, не контролирую себя во время сна и бóльшую часть времени не способна ни на какие эмоции кроме гнева. Кто захочет променять вообще что-либо на это?