Пытаюсь притвориться, будто ее здесь нет.
Приходит Питер, и мы все садимся за стол. Место отца во главе стола он оставляет свободным, позволяя его занять мне, а вместо этого располагается рядом с мамой. Думаю, он просто хочет проявить уважение, но лучше бы он этого не делал: я вроде как рассчитывал за едой говорить с ним о спорте и полностью игнорировать Оливию. Однако теперь он занят разговором с моей мамой, а Оливия сидит прямо напротив меня, такая красивая, что стоит мне поднять взгляд, как он неизменно натыкается на нее, спотыкается, всякий раз замирает на ней.
Было так тяжело видеть ее на кухне с мамой и замечать, как Оливия словно излечивала ее от одиночества – что до сих пор не удавалось ни мне, ни Брендану, ни отцу. Тяжело было видеть, насколько она принадлежит этому месту, и при этом знать, что этого никогда не случится. Тяжело было смотреть на самодовольную улыбку моего брата. Не знаю, куда они ходили вчера, но я уверен, что они не лазали восемь часов подряд.
А теперь мне тяжело сидеть напротив нее, отчаянно пытаясь скрыть чувства к ней от своего начальника. Не знаю, на кой черт маме понадобилось приглашать Питера, но если всплывет правда о том, что Оливия здесь ночует, то он уж наверняка не позволит мне оставаться с ней на ночь. Хотя с учетом того, как она сейчас выглядит, это вполне может быть наилучшим вариантом развития событий…
– Как у тебя учеба, Брендан? – интересуется Питер. – Планируешь выпуститься в этом году?
Брендан пожимает плечами, будто это не имеет значения – тогда как бóльшая часть моей зарплаты уходит на оплату его проклятого обучения.
– Не знаю. В любом случае, вряд ли этот диплом мне пригодится.
– О? Почему это? – спрашивает Питер.
– У меня есть приятель, который нам подыскивает работу в компании по велотуризму на следующее лето.
– По велотуризму?.. – Я чувствую, как моя кровь начинает закипать. – Если ты собираешься тратить свое время впустую, почему бы тебе не потратить его здесь, помогая с работой на ферме? – Господи, я веду себя в точности как мой отец: озлобленно, требовательно и несправедливо. Это ужасно, но я ничего не могу с собой поделать.
В ответ Брендан смеется. Смеется.
– Точно, ведь, впахивая на ферме, получаешь столько же удовлетворения от работы, как когда колесишь по Европе на велике.
Даже до встречи с Оливией я был бы возмущен его отношением. Но сейчас я действительно в ярости, и это связано не столько с фермой, сколько с тем фактом, что у него есть выбор. Если бы он захотел, то мог бы пригласить Оливию куда-нибудь сегодня вечером. Он мог бы сидеть напротив нее в ресторане, наслаждаться тем, как она прекрасна в этом платье, и удивляться своей невероятной удаче. Он может быть тем, кто снимет с нее это платье, когда они вернутся домой. И самое главное: он может уехать вместе с ней, когда она выпустится в следующем году.
Хотел бы я все это сделать… Мне так сильно этого хочется, что от одной мысли об этом я чувствую, как от меня ускользает контроль над собой. Я опускаю голову, думая о вершинах, на которые мне никогда не взобраться, и о девушке, которой мне никогда не заполучить, и меня начинает всерьез беспокоить, что я могу здесь и сейчас взорваться в приступе ярости от такой несправедливости.
Брендан продолжает что-то говорить, обмениваясь с Оливией взглядом. Он смотрит на нее так, словно знает о чем-то, неизвестном всем остальным, как будто он посвящен в ее секреты. Если в конечном итоге он станет ее парнем, я, черт возьми, этого не вынесу. Просто не вынесу…
Когда обед подходит к концу, на моем телефоне раздается уведомление о сообщении, и я практически вскакиваю из-за стола. Мне просто необходимо на пару секунд отвлечься от них, от мыслей о Брендане с Оливией или о ком угодно с Оливией, пока я не сорвался.
Я медленно иду в другую комнату, читая сообщение на экране в основном для виду. Оно от Джессики: она пишет так беззаботно, будто вечера вторника и вовсе не было. Она несколько раз писала вчера с вопросом, можем ли мы поговорить, однако я ее проигнорировал. Я решил, что она поехала в Денвер, но, оказывается, нет: сейчас она пишет, что едет к нам. «У меня есть небольшой подарок для твоей мамы, – сообщает она, – а потом, может быть, нам с тобой удастся поговорить».