Но утром Хранитель покинул свой пост.
Он спустился ниже орбиты "Травертина", не обратив на корабль никакого внимания, а затем появился в пределах скудного километра от поверхности Орисона. Он висел там, объект размером с небольшой континент, масса которого эквивалентна десяти тысячам остатков "Занзибара", но при этом не поднимал ни пылинки внизу. В безвоздушном пространстве Орисона Хранитель был таким же молчаливым и неправильным, как одинокая грозовая туча на в остальном ясном небе.
Его черные грани были частично открыты, позволяя веерам и лезвиям синего света выходить из его сердцевины. Хранитель был шириной в сотни километров вблизи своего тупого хвоста, часть которого в настоящее время была направлена назад в космос, но его острый конец, почти касавшийся Орисона, сужался вниз благодаря слоям концентрически вращающихся механизмов до масштаба, который был почти в пределах человеческого представления. Этот последний километр был чем-то вроде слоновьего хобота, штуковины, которая закручивалась штопором и прощупывала.
Ствол задержался над лагерем Юнис. Он ни к чему не прикоснулся, но проявил мимолетный интерес к посадочному модулю, антеннам, застекленным камерам, где она выращивала себе пищу, любопытным возвышающимся курганам, похожим на каменные печи.
Люди и Восставшие могли только наблюдать. Первым побуждением было углубиться в лабиринты лагеря. Но насколько глубоко было достаточно, когда в дело был вовлечен Хранитель? Кроме того, им нужно было знать свою судьбу. Было невозможно оторваться от окон, невозможно думать о чем-либо, кроме этого надвигающегося инопланетного присутствия. Чего оно от них хотело? Чего оно хотело, конкретно здесь и конкретно сейчас?
Прозвучал сигнал тревоги.
Активировался воздушный шлюз. Мгновенный страх состоял в том, что что-то пытается проникнуть внутрь, но секундное размышление показало, насколько это абсурдно. Хранитель мог бы содрать корку с Орисона, как струп, если бы захотел.
Нет, эта тревога была вызвана тем, что кто-то выходил, а не входил.
- Где Кану? - спросила Гома.
Некоторое время его никто не видел.
Он был почти под хоботком, когда она нашла нужный канал на своем костюме.
- Кану! Это Гома. Что вы делаете?
Он прошел еще несколько шагов, как будто не слышал ее. Затем он замедлил шаг, бросил взгляд назад через плечо - свет отразился от края его забрала, намекая на его слишком знакомый профиль за стеклом.
- Делаю то, что должен делать посол, Гома, - устанавливаю дипломатические отношения. Он чего-то хочет. Может быть, одного из нас. Что ж, думаю, я очевидный кандидат.
- Я потеряла Мпоси. Я потеряла Юнис. Я не потеряю вас.
- Мы все потеряли больше, чем на нашу долю выпало, Гома. Но я пришел в эту систему, чтобы узнать кое-что о них. В каком-то смысле я рад, что выбор дался мне так легко. Не думаю, что у меня хватило бы смелости отправиться в космос и встретиться с одним из них. Но это? Это значительно упрощает ситуацию, вы не согласны?
- Это вы говорите, Кану, или Свифт?
В его голосе звучали удивление и любопытство в равной мере. - А это имеет значение?
- Я хотела бы знать. Я хотела бы знать, человек ли принимает это решение или машина принимает его за него.
- О, это очень похоже на человека. Свифт здесь, и мы оба знаем, что должно быть сделано, но выбор за мной. Эта жизнь принадлежит мне.
- Вы делаете это только потому, что потеряли Ниссу. Но остальные не потеряны!
- Нисса умерла, Гома. Возвращение ее домой этого не изменит. Кроме того, где сейчас мой дом? Я не могу вернуться на Марс, а Земля считает меня предателем своего собственного вида.
- Насколько вам известно, сейчас никто даже не помнит, что вы сделали.
- В конце концов, никто ничего не помнит.
Хоботок начал концентрировать свои стремительные, извивающиеся движения в пространстве непосредственно над Кану. Теперь их разделяло всего несколько сотен метров. Кану даже остановился, предчувствуя неизбежное. Он опустил руки по швам, приняв позу терпеливой покорности.
Он набросился на него, как атакующая змея. Не было ни щелчка хлыста, ни ударной волны, но внезапность движения все равно ошеломила Гому, и она чуть не упала назад от неожиданности. Ничто, сделанное из твердой материи, не должно так двигаться. Кану исчез. Хоботок удалялся, втягиваясь обратно в эту большую надвигающуюся массу. В то же самое время все тело Хранителя поднималось обратно в космос. Ошеломленная увиденным, Гома могла только продолжать дышать. Она чувствовала, что пошевелиться, произнести хоть слово, позволить себе хоть одну неразумную мысль было бы достаточно, чтобы спровоцировать Хранителя забрать и ее тоже.