— Мы, — кивнула я. — Купались… Так это тоже можно назвать. Извини, я тебя, кажется, поцарапала…
— Да уж! — Матвей непроизвольно погладил плечо. — Я думал, и наяву ранки останутся… — Тут он запнулся и вдруг воскликнул, подавшись ко мне: — Но… как?!
— Вот так, — пожала я плечами, наклонилась к Матвею и поцеловала его в губы — по-настоящему, всерьез, отбросив последние вздорные сомнения.
Он ответил мне. Ответил так, как я мечтала, как я хотела, как я боялась… Мы снова были в нашем общем сне, только сон этот происходил уже наяву.
Мы даже не думали, не опасались, что нас кто-нибудь может сейчас увидеть. Нам стало попросту наплевать. Мы рядом, вместе — какое нам дело до остального мира? А миру — до нас?..
И все-таки действительность напоминала о себе хлопаньем дверей, звуками шагов, трелями звонков из-за тонких офисных стен. Вот пропикало где-то радио сигналами точного времени, и я наконец очнулась:
— Ой! Я же на автобус опоздала! Обед уже кончился…
— Отвезу тебя на машине, — подхватился Матвей.
— Нет, — отрезала я. — Иди работай. Такси вызову с вахты.
Чтобы Матвей не стал возражать, я вскочила и быстро двинулась к лестнице, махнув на прощанье рукой.
— Приснись мне снова! — крикнул вслед любимый. Теперь-то я слышала четко, что он произнес именно это. Я улыбнулась и бросила, не останавливаясь, вполоборота:
— Хорошо. И ты мне тоже!
— Ладно, — очень серьезно пообещал Матвей.
И мы встретились снова. Ночью. Во сне. Мы стояли по щиколотку в мягкой, шелковистой траве, словно в пушистом ворсе огромного изумрудного ковра, тесно прижавшись друг к другу, ощущая биение обоих сердец сразу, а рядом нежно нашептывал ласковые глупости океан.
— Но… — продолжил дневной разговор Матвей. — Ведь так не бывает!..
— Как видишь, бывает, — провела я тыльной стороной ладони по его щеке. — Ты что, не бреешься на ночь?
— Теперь буду, — сказал он. — Но я все равно не верю, что такое возможно…
— Не веришь? — слегка отстранилась я, и Матвей испуганно потянулся за мной. — Но ведь это есть. Я есть, ты есть, это все есть, — повела я рукой. — Я слышала, когда по-настоящему любят, общие сны — обычное дело.
— А разве… — вздрогнул Матвей, — ты… меня…
— Глупышоныш! — улыбнулась я и обвила руками шею любимого. — А как ты думаешь?
— Скажи это… сама…
— Может, ты первый?.. — уткнулась я носом ему под мышку. — Кто из нас мужчина, в конце-то концов?
— Ну, судя по… — хмыкнул Матвей, — вроде бы я.
— Тогда начинай. Или, быть может… — Я хотела пошутить, но неожиданно испугалась всерьез.
— Нет-нет!.. — сжал меня в объятиях единственный. — Никаких «или»! Я люблю тебя, Солнышко. Только тебя. Вечно тебя. Всю тебя!
И он принялся доказывать действием последнее утверждение. Для начала поцеловал меня в макушку, поскольку она ближе всего оказалась к его губам. Потом взял в руки мою голову и принялся покрывать поцелуями лицо. Затем перекинулся на шею, и я невольно застонала — как оказалось, шея была моим «слабым» местом, особенно у самой впадинки, возле ключицы. Ей тоже, кстати, досталась своя порция нежности, после чего губы Матвея переместились на плечо, перепрыгнули на другое, опустились на груди. Сначала на правую, потом на левую. Причем тут уже одними губами дело не ограничилось — язык мягкими влажными касаниями обвел трижды вокруг обоих сосков. Потом Матвей опустился на колени и стал целовать меня ниже и ниже, дошел до пупка, вновь пустил в дело язык, а потом повел еще ниже — уже только им. Я расставила ноги и уже через мгновение почувствовала нежные поцелуи там, где даже в самых безумных мечтах не ожидала их ощутить…
Я судорожно вцепилась в волосы Матвея, не в силах сдержать крик блаженства. Наверняка я опять сделала ему больно, но любимый ничем не показал это, продолжая свои волшебные ласки.
Из глаз моих брызнули слезы и потекли по щекам, срываясь и падая на спину Матвея, словно благодаря его за подаренное наслаждение. Да, я была благодарна любимому, благодарна до слез, до самоотречения!.. И даже не столько за сокровенные ласки, которые смог дать мне возлюбленный, сколько за то, что он — вот он — есть теперь у меня, что я пришла в этот мир не напрасно, я нашла свое счастье, свою любовь, и теперь могла жить, жить, жить, зная, а не просто веря, что все это не зря, что у внешне бестолковой и напрасной жизни есть высший смысл, имя которому — любовь.
Матвей, мягко придерживая рукой под спину, уложил меня на травяной ковер и продолжил начатое. И я очень быстро дошла до кульминации. На сей раз я чувствовала то же самое, что и в прошлый раз, то же, что и в самолете, и одновременно все было совершенно по-другому. Я снова сжалась в пульсирующую наслаждением горячую точку, снова взорвалась блаженством, но сейчас я ощущала каждый лучик, каждый ручеек, каждую отдельную струйку и ниточку этого взрыва, этого бурлящего разрозненного потока чистой животворной энергии. Он тормошил, ласкал, утешал, призывал к вечной жизни, вечному счастью и вечной любви. Я словно рождалась заново в этот миг, растянувшийся в вечность, и, рождаясь, я знала, что иду не в мир зла и печали, но лечу во вселенную, которая была создана высшими силами исключительно для меня. В этом мире меня не ждали несчастья и болезни, ложь и предательство, насилие и грубость, зависть и лесть, равнодушие и жестокость. Здесь все и всё были мне рады, ждали меня, любили меня, желали меня… И там, в этой заветной вселенной, существовал Матвей, который уже входил в меня нежно, но властно: трепетно, но с той долей грубости, что выдает настоящего мужчину — завоевателя, хозяина, повелителя, господина…