Вот теперь я повернулся к нему и пожал плечами:
— Причём здесь я? — повёл рукой, указывая на другие ложи. — Битва за кристалл в самом разгаре. Здесь человек десять кроме меня желают вырвать у вас этот лот, так стоит ли винить в этом только меня?
— Сопляк!
Я зло сузил глаза:
— Признаю, прошлый раз я несколько вызывающе перебил ваши ставки, старший, но лишь из желания сэкономить духовные камни и не тратить лишнего. Но это торги, здесь такое не запрещено, вы же из раза в раз оскорбляете меня, раз за разом переходя грани приличия. Моё терпение не безгранично.
— Что ты тут крутишь слова, младший? Пытаешься угрожать? Да кто ты такой, сопляк? Назови своё имя или хотя бы покажи лицо.
Теперь я поджал губы. Вот же дарсова сволочь — по больному бьёт. Я всё ещё не придумал нового имени, а имя фракции ему и вовсе не нужно знать. Процедил сквозь зубы:
— Если бы я хотел, чтобы моё имя узнали, то разве бы надел эту маску?
— Это убожество? Если ты хотел, чтобы на тебя все обращали внимание, то ты своего добился.
Я ткнул в сторону сцены с кристаллом:
— Похоже, он вам не очень нужен, да?
Бламер ожёг меня злым взглядом и вскинул табличку:
— Миллион семьсот!
— У нас новая цена! Отлично, отлично! Если я что и понимаю в аукционном деле, так это то, что редкость не может стоить дёшево. Итак, кто больше? Кто больше?
Этим вопросом задавались и другие желающие купить. С трудом, но я уловил чей-то мысленный шёпот:
— Бламер, к чему радовать эту хитрую суку, задирая цену в небо?
— Согласен, это ни к чему, — признал Бламер гораздо громче, чем его собеседник. — Поэтому я надеюсь, что из уважения к моей фракции Краут ты не будешь перебивать цену.
Я отметил — Краут. А вот про эту фракцию я слышал. Не так уж всё и плохо — пятая звезда, таких фракций в Империи много и это граница настоящей силы. Она начинается за ней, во фракциях шестой звезды.
— Миллион семьсот — раз!
— Как же я могу не перебивать, если этот кристалл должен принадлежать моей семье?
— А, так ты хочешь урвать его по дешёвке? — усмехнулся Бламер. — Ну уж нет, если он и должен дать толчок в росте кому-то, то только моей фракции.
— Мечтай, — процедили ему в ответ.
— Миллион семьсот — два!
— Миллион восемьсот!
Бламер из семнадцатой ложи усмехнулся:
— Как видишь, тебе здесь договариваться нужно не только со мной, но ты даже этого не сумел, — и тут же вскинул табличку. — миллион девятьсот!
Я плеснул им масла в огонь:
— Два миллиона!
На мне сразу же скрестилось несколько взглядом и восприятий.
Седой не скрываясь, вздохнул:
— Молодой магистр, надеюсь, вы понимаете, что делаете. Ещё сильней надеюсь, что вы представляете, где нужно остановиться.
Я так же откровенно кивнул и сказал вслух, не сомневаюсь, что уж с тем, чтобы это услышали, никаких проблем нет:
— Не переживай, я помню, сколько у нас денег.
Седой в ответ так же вслух насмешливо фыркнул:
— Тут бы было верней сказать — сколько у нас долгов!
Клянусь, я видел, как злорадно блеснули глаза у Бламера из семнадцатой ложи.
Цена тем временем дошла до двух с половиной миллионов и шагнула за неё, наглядно подтверждая слова Бламера сыну о том, что многие не тратили денег на предыдущие лоты лишь потому, что они им были не нужны. Но один за другим они оставляли борьбу. Сначала осталось лишь четверо, затем трое, теперь таблички поднимали лишь в двух ложах. Семнадцатой и четвёртой. И делали это, уже экономя если не каждый духовный камень, то, значительно снизив размер шага.
— Два семьсот десять.
В ответ Бламеру процедили из четвёртой ложи:
— Два семьсот пятнадцать.
Недостающий жар в торге они возмещали ожесточённой руганью, уговорами, обещаниями и даже угрозами в личном общении.
— Бламер, если ты сейчас уступишь, то моя фракция не забудет твоей щедрости. Обещаю, что возмещу её на турнире талантов.
— По-твоему, мне семнадцать лет, что я поведусь на такое? До турнира ещё три года. К тому времени ты уже забудешь о своём обещании. Два семьсот двадцать!
— Рассчитаться здесь и сейчас? Хорошо, хорошо. Десять пилюль души. Они очень пригодятся вам, чтобы увеличить шанс прохождения Испытания.
— В чём-то ты прав, но всего лишь десять?
— Не подавишься ли от жадности?
Седой как сидел статуей, так и остался ей, только зубы скрежетнули. Я искоса глянул на него. Выходит, тоже слушает разговоры, слышит то же, что и я, и совсем не рад этому торгу в мыслеречи.