Увидев Паоло в кафе, она забыла, как отвергала его ухаживания, и послала ему такую ослепительную улыбку, что он вскочил на ноги, чем мгновенно вызвал хищное выражение на лицах всех соседних мужчин. Она не заметила Шарлотту, лёгкое привидение в бежевой полутьме, пока Паоло не выдвинул стул, приглашая Донну сесть рядом.
— Ой… привет, Шарлотта!
— Мы тут обсуждаем эпидемию подозрительных чудес, — сказал Паоло.
— И настоящих, конечно! — добавил Фабио. — Вероятность того, что та сумасшедшая немая женщина заговорит или её можно заставить заговорить.
Донна рада была поболтать о чем угодно, лишь бы поболтать.
— Да? Знаете об одной девочке? Она тоже не говорила, вообще — ну ни словечка, — пока ей не исполнилось восемь. Только писала, что хотела сказать, на грифельной доске, которую родители повесили ей на шею. И вдруг — бац! — Донна щёлкнула пальцами, — заговорила, когда никто не ожидал, правда заикалась.
— Это было кино, — сказала Флавия, — «Пианино».
— Нет, я вроде давно об этом слышала? От самой той девочки?
Продолжив рассказ, она почувствовала, что внимание аудитории слабеет, один Паоло по-настоящему слушал её. Парни постарше пялились на её грудь или заигрывали, болтая по-итальянски, с Флавией и её подружками, Шарлотта витала где-то далеко, в мире своих грёз.
— Ну, не важно. Так как у неё это получилось? Она не начала говорить, пока родители не отдали её в иезуитскую школу. Иезуиты научили её дышать по-другому… а потом она стала петь… Так о чем я… та девочка, вроде того как если нужно было что сказать, не могла выразить это словами, а только пением? То есть это было вроде чуда?
Она нервно затянулась сигаретой и выпустила ровное кольцо дыма; грудь её при этом поднялась и ещё туже натянула облегающую тенниску. Ходячая реклама размножения, подумала Шарлотта. Даже в таком виде, в кроссовках и лайкровых шортах, Донна смотрелась сексуально. Тут не было её вины, когда каждый журнал и каждая газета внушают женщинам, что можно одеваться как проститутка и всё равно ожидать серьёзного к ним отношения. Одни геи столь же вульгарны, но тех хотя бы меньше смущают исходящие от них сигналы. Секс — сила, красота — сила. Даже толстые, не первой молодости мужчины вроде Джона находят себе хорошеньких молоденьких девушек: этот закон в силе и сейчас точно так же, как во времена Рафаэля. «Но я завидую не молодости и не внешности Донны, — мысленно спорила с собой Шарлотта, — а её наивной североамериканской уверенности, что жизнь легко изменить к лучшему: можно научиться дышать, а потом петь! И возможно, — призналась себе Шарлотта, — возможно, я бы не прочь, чтобы кто-нибудь снова посмотрел на меня — хотя бы разок — взглядом, каким на неё смотрит Паоло».
Отведя глаза, она наблюдала за молодым священником в чёрной сутане с капюшоном, который вошёл в табачную лавку напротив и вскоре появился, куря сигару и держа в руке лотерейный билет. Когда он проходил мимо их столика, она узнала эти модные очки и сильный запах лосьона после бритья. Вчера он присутствовал при нападении на «Муту», как и полицейский из муниципальных в яркой белой портупее с белой же кобурой, не спеша проходящий мимо, который посмотрел на Донну долгим жадным взглядом. «Если посижу здесь подольше, — подумала Шарлотта, — то увижу всех актёров вчерашней трагедии, тех же актёров, только в других ролях». Она равнодушно прочитала имена на стоящем рядом памятнике жертвам войны, мужчинам Урбино, сложившим головы в Африке: АРКАНДЖЕЛИ Франческо, САНТИНИ Доменико, СПЕЗИ Пьетро, ТОРРИ Доменико… Мужчинам, погибшим за Муссолини, по крайней мере отдали должное.
Прислушавшись, Шарлотта поняла, что Донна рассказывает о том, как её допрашивали в полиции.
— Тот коп, он сказал, что фирма, через которую немая нанялась уборщицей, годами платила ей какие-то гроши — наличными, не отмечая в документах, так что она не значится в списке её работников. Никто не знает, где она живёт. Она просто приходит каждое утро и целый день там. Насколько известно, она не слышит, не говорит, не умеет писать. Никто не имеет представления, почему она набросилась на Рафаэля.
— Ты подумала, что она бросилась на картину, не на: графа? — спросила Шарлотта.
Девушка метнула на неё взгляд.
— Так, во всяком случае, показалось… я имею в виду — мне.
Когда Паоло отошёл купить сигареты, всё постепенно вновь перешли на итальянский, заставив Донну ещё острее ощутить одиночество. О, парни с удовольствием отпускали ей комплименты время от времени (и их подружки, сузив глаза, замышляли месть), но даже когда они переходили на английский, ей было не по силам так же свободно, как они, болтать об искусстве, архитектуре, кино, политике. А когда они удостаивали её вниманием, то спрашивали, чем она занимается теперь, когда открытие полотна Рафаэля отложено. Нравится ей такой-то театр, такой-то храм?
Ей хотелось крикнуть в ответ: «Я ничего не делаю! Я уже видела всю эту чушь!»
— Ты сама пишешь себе сценарии? — спросила Флавия.
— В основном это делают Джеймс и Шарлотта.
— Ты изучаешь материал? — Это подала голос подружка Флавии.
— Нет, этим занимается Шарлотта.
В других обстоятельствах Донна солгала бы, как часто делала, чтобы выглядеть умнее и интереснее. Но сейчас она не могла лгать, только не при Шарлотте.
— Шарлотта одна из ведущих?
— Нет.
Но Донна могла побиться об заклад, что той нравится это ритуальное унижение тупицы канадки. Донна слышала вопрос, который так и вертелся у них на языке: как же тебя взяли на эту работу? Ей хотелось завопить: «Я переспала с грёбаным исполнительным директором, а потом с грёбаным режиссёром, нет больше вопросов, парни? Я хочу сказать, теперь можете обсудить это!»
Шарлотта, очень чуткая к переживаниям отверженных, видела, что натянутая до предела, как её тенниска, улыбка Донны готова лопнуть. «С какой стати я должна выручать эту несчастную?» ~ спросила она себя. И всё же сказала:
— В сущности… в сущности, Донна вдыхает душу в мой… мой довольно академический текст. Она заставляет меня помнить, что Рафаэль прежде всего человек, а не объект изучения.
Этот незначительный акт милосердия был вознаграждён благодарным взглядом удивлённой Донны.
— Это очень мило с твоей стороны, Шарлотта! Единственное, чего бы мне хотелось, — это обладать твоим… твоим, ну понимаешь, умением проникать в предмет…
Шарлотта улыбнулась, несколько удивлённая тем, что Для разнообразия оказалась в положении Донны, и Донна быстро откликнулась и, умело изобразив на лице интерес, спросила, как продвигается работа над картиной Рафаэля. Шарлотта старалась отвечать не слишком сложно, чтобы Донне, с её уровнем знаний, было понятно, поскольку, несмотря на наивность её вопросов, видно было, что девушка прилагает большие усилия, чтобы чему-то научиться. Шарлотту изумило, что всё внимание Донны оставалось прикованным к ней даже после возвращения Паоло.
Когда Шарлотта наконец поднялась, собираясь уходить, луна стояла уже высоко, забавно театральная круглая луна, которая посеребрила кожу молодых людей и наполнила её ностальгией по собственным студенческим годам во Флоренции.
— Я пройдусь с вами, — сказала Донна.
— Я иду прямо в пансион.
Шарлотта не собиралась быть резкой, но она устала, хотелось принять ванну, перечитать свои записи об ущербе, нанесённом картине. Короче, на сегодня ей достаточно было вливания юной энергии, даже разговоров.
— Тебе нужен другой… — Она взглянула на Паоло, с лица которого исчезло всё недавнее оживление.
— Нет, правда, мне хотелось бы пройтись с вами!
Паоло открыл было рот, но поймал взгляд Фабио и ничего не сказал. С подчёркнутым безразличием отвернулся от Донны и принялся игриво болтать по-итальянски с одной из девушек.
Уходя с Донной, Шарлотта только теперь заметила пожилых мужчин в соседнем кафе и поздоровалась кивком.