Сейчас Шарлотта написала на последней странице своих заметок: «Если женщине пришлось замолчать ради спасения жизни, что может заставить её вновь заговорить?»
Подумав, приписала: «У человека без голоса нет прошлого, как у камня или собаки».
Серый человек не забыл Донну. Он с наслаждением думал, как поиграет её большими титьками, если старики дадут команду. А если нет, плевать, он знает проститутку в Риме, у которой такие же длинные чёрные волосы, длинные ноги. Заставит её одеться так же, в такую же коротенькую красную вещицу, какую носит канадская сучка, а потом позабавится с ней. Та проститутка делает почти всё. Улыбаясь, он шагал по закоулкам Урбино. «Вспахать по полной» — так он это называл. Тут неожиданно чья-то рука хлопнула его сзади по плечу; с удивительной быстротой он развернулся, сжав кулак в левом кармане пиджака.
— Легче, легче, — успокаивающе сказал другой. — Я ж пошутил, Бенни, — Глаза его сузились в осторожной усмешке.
— Альберто! Ну и чудеса! — Серый человек, казалось, не слишком обрадовался встрече. — Слыхал, тебя убили в том деле в Палермо. Вечно всё путают.
— Операция прошла неудачно, но пациент выжил.
— Симпатичный шрам.
Собеседник, молодой, кричаще одетый, коснулся багрового следа, идущего от правой скулы вверх и пропадающего в волосах над ухом.
— А, это? Дешёвая татуировка. Идёт мне, скажи?
— Что здесь делаешь?
— По делу приехал. А ты?
— Отдыхаю.
Молодой человек расплылся в широкой улыбке и легко повёл подбородком, указывая на левую руку, по-прежнему лежащую в кармане пиджака.
— Говорят, здесь хорошая охота.
— Я тоже слыхал.
— Ну, хорошего отдыха!
— Обязательно. Встретимся ещё, — сказал серый человек и пошёл своим путём.
— Надеюсь, не встретимся, Бенито, — прошептал другой. — Очень надеюсь.
ЧУДО № 20
КАРТОН РАФАЭЛЯ
— Всего лишь телефонный звонок, — сказал голос на другом конце провода.
— Ты давал слово, что мне не придётся опять…
— Слова даются, чтобы их нарушать, и ты знаешь это лучше других. Мы больше не хотим никаких чудес, не так ли? Никаких предсмертных признаний, ничего такого, да? Слишком много стало признаний.
— Но я не спорю, никаких связей…
— В том-то всё и дело, что у тебя нет связи с этим храбрым следователем в Милане, с его большим болтливым ртом и страстью к правде и возмездию. Важно время, когда ты велел… задействовать его. Если сопоставят даты или записали телефонные разговоры, то увидят, что мои компаньоны и я встречались на деловых совещаниях или в уличных кафе при сотнях свидетелей. Понимаешь, старина, нам не выбраться сухими из почти двухлетнего процесса в Милане, если тщательно не подготовимся. Теперь я даю тебе возможность помочь нам в этом… как ты однажды уже помог, помнишь? Как мы недавно помогли тебе…
Не думаю… Он знал, что этот человек и его консорциум «компаньонов» прекрасно могут обойтись в своих неприятных делах без его помощи. Звонок вовсе не был обязателен, просто это часть их игры с ним в кошки-мышки. «Вынуждают, — подумал он, — взяться за старое, с которым я давно покончил. Такова их цена за свободу, а потом могут опять взмахнуть битой».
Голос в трубке немного потеплел, приобрёл шутливую интонацию в манере принявшей его страны.
— Соглашайся, дружище! Приободрись! Один звонок, только и всего! Скажешь, что руководствуешься благородными намерениями. У тебя отличное алиби: ланч с англичанкой! Кто тебя заподозрит с таким первоклассным прикрытием?
Или вас. Или вас.
— Ничего не готовите… фатального?
— Просто небольшое предупреждение, маленький урок всего-навсего.
Как ни причёсывала Шарлотта жидковатые светлые волосы, всё было бесполезно.
— Взгляни на себя хорошенько! — сказала она вслух. — можешь платком повязаться, как монашка, и то краше будешь.
Но даже когда зеркало подтвердило худшие опасения (тощая, увядшая, плоскогрудая — такой она увидела себя), она не могла подавить чувство предвкушения встречи за ланчем с графом Маласпино. Последние несколько дней из головы у неё не выходила глупая фантазия, что граф — вроде современного герцога Федериго, — мысль, которую она решительно отвергла, выбирая, что надеть, из кучи разномастных блузок и юбок, строгих пар бежевых и голубых тонов, слегка грязноватых, как бы говоривших за неё: «Я уже в годах, к тому же англичанка, поэтому, пожалуйста, не смотрите на меня, я предпочитаю, чтобы не смотрели».
Позвонила консьержка, сообщить, что посыльный принёс коробку для синьоры Пентон; голос у неё при этом звучал почти заговорщически. Такой же был у неё и вид, когда она протянула небольшую коробку, в которой оказался букетик свежих веточек жасмина. Открыв её, Шарлотта вдохнула опьяняющий аромат крохотных белых цветов и нетерпеливо прочла приложенную карточку: «Синьора Пентон, вы, должно быть, переживаете из-за вашей картины. Примите, пожалуйста, этот подарок в память о нашем разговоре о мороженом. Жду вас к чаю в полчетвёртого, как всегда. Франческо Прокопио». Увидев подпись, она почувствовала острую боль, которую отнесла на счёт разочарования.
— Желаете, чтобы я поставила их в воду у вас в комнате? — спросила консьержка. — Так чудесно пахнут!
— Да, спасибо.
Шарлотта отдала ей потерявшую свою цену коробку с цветами и вышла из пансиона, пока старуха не начала задавать вопросы.
Голуби толпились у фонтана на площади Республики, их перебранка мешалась с шумом студентов, идущих из университета через пьяццу домой перекусить. Было настолько тепло, что в пиццерии напротив распахнули двери, и шеф-повар сидел в своём белом наряде на скамье, подставив лицо солнцу. Дым его дровяной плиты плыл к Шарлотте. Запах дыма вместе с длинными синими тенями и желтоватым булыжником, выложенным в виде набегающих волн, которым была вымощена площадь, — всё это напомнило ей летние прогулки с Джоном по ветреным галечным пляжам в Норфолке.
Она встретилась с графом в изысканном небольшом ресторанчике, помещавшемся на боковой улице в подвале, который был высечен в каменном склоне холма. Поскольку окна в нём были только в передней стене, а сверху всей своей массой над ним нависало шестиэтажное средневековое строение, дневной свет проникал в него лишь на несколько шагов от двери. Освещаемый одними свечами, ресторан походил на пещеру, где весь город хранил свои тайны, и после яркого октябрьского солнца Шарлотта с трудом нащупывала путь к столику. Идя впереди графа Маласпино, она споткнулась, и он подхватил её под руку, чтобы не дать упасть.
— Простите, граф!
— Прошу вас, зовите меня Дадо.
— Просто… после улицы здесь…
— А… ну да, вы, которые приезжаете из страны, где так мало солнца, всегда ищете его, тогда как нам, в Италии, нужно непременно прятаться от света. Кто знает, возможно, у нас выработалось к нему совершенно иное отношение?
Когда глаза Шарлотты постепенно привыкли к полутьме, она узнала несколько обедающих: VIP-персон, присутствовавших на столь трагическом открытии картины Рафаэля, двух элегантных стариков, друзей бывшего шефа полиции. Все мужчины приветливо махали или важно кивали её сопровождающему.
— Для человека, столь долго отсутствовавшего в стране, вы сохранили много друзей, граф, — сказала она.
— Зовите меня Дадо, пожалуйста! — ответил он. — Большинство этих людей не мои… они… были… старинными друзьями отца.
Метрдотель усадил их за столик, несколько великоватый для непринуждённой беседы. Когда Шарлотта подалась вперёд, чтобы что-то сказать, крахмальная льняная скатерть задралась, грозя опрокинуть её стакан с водой. Она подхватила его, пригубила и, ставя обратно на стол, заметила, что угодила рукавом в серебряную маслёнку. Ещё не привыкшая к этому сговору мелких неодушевлённых предметов против неё, она рассеянно тёрла жирное пятно, наблюдая за графом, который вёл себя как настоящий хозяин. Когда он наклонился к ней, скатерть и не думала мешать ему, стаканы стояли как вкопанные — всё внимание, как и принимавший заказ официант, записывавший за графом названия блюд, которые не значились в меню.