Удобный отдых с Прокопио было последнее, чего хотелось Шарлотте, но она не могла придумать, как ей вежливо отказаться от этого предложения. С неуклюжей галантностью Прокопио сделал движение рукой и даже попробовал поклониться, приглашая её пройти в гостиную. Она пошла вперёд, почти ожидая, что он шлёпнет или ущипнёт её за зад, но он вместо этого взял старую фотографию и спокойно проследовал за ней. Грузно опустившись в огромное кресло, он бросил фотографию на кофейный столик и налил им по большой рюмке отчаянно красного ликёра. Шарлотта попробовала глоточек. Знакомый вкус, напоминавший анисовое печенье, каким угощала его домоправительница. Держа у груди[object Object] жидкостью, она шла вдоль полок с поваренными книгами, нервно изображая интерес, которого не испытывала, и вела оживлённую беседу:
— Кто бы мог представить, что в мире столько рецептов всяких блюд!
— В них не только рецепты, — откликнулся он.
— Уверена, что вы правы, — лицемерно поддакнула она.
— Знаете, кулинария — это искусство и наука вместе!
— Конечно, я…
— Вы мне не верите? Говорю вам: мы больше знаем о составе Луны, чем о составе суфле! Почему так происходит?
— Ну, полагаю…
— А я вам скажу: потому что люди глупы. Они не понимают, какое богатство находится прямо у них под носом.
Шарлотта не знала, как ей воспринимать эти его слова, и, когда он поднялся с кресла, быстро отступила назад. Но он, пошатываясь, прошёл мимо и с удивительной безошибочностью извлёк из ряда книг нужную.
— Я хочу прочитать вам одну цитату. Слушайте! — Прежде невнятная, речь его зазвучала чётко и ясно: — «Влагу много сыров тут сочит сквозь прутья корзинок, много и слив восковых есть тут в осенние дни. Много каштанов у нас и сладких рдеющих яблок, с чистой Церерою здесь Бромия и юный Амур. Есть и шелковица тут, и гроздья на вьющихся лозах, и на жердях не один тёмный висит огурец…» Поэзия, правда? Это из одного Древнего римлянина, «Вергилиана»![101]
— Римлянина? Как…
— Вы — человек культуры, а я — агрикультуры, так вы думаете?
— Вовсе нет, я…
— Мой отец едва умел читать, мать — не умела вовсе! Но я самоучкой одолел всё это! — Он обвёл рукой книжные полки. — Гроздья на вьющихся лозах и сладкие рдеющие яблоки. Не находите, что звучит поэтично?
— Нет… то есть я хотела сказать, да… да, я, между прочим, действительно думаю, что это настоящая поэзия.
Поэзия практических дел. Что более поэтично, прочитанные им слова или поиски этим великаном (этим мясником) поэзии в такой земной вещи, как еда? Человеком, похожим на её отца-военного: прагматичного и сильного, но в то же время обаятельно нездешнего и тоскующего по чему-то более широкому и красивому, чем его прошлое. Без всякой причины, по причине, которую она не могла, не хотела понять, Шарлотту наполнило какое-то восхитительное чувство. Она поразилась тому, как ей хорошо. Отблески огня, мерцавшие в[object Object] фотографий и карт, вставленных в рамки, шипе-ние, рёв и резкое потрескивание постепенно прогоравших каштановых поленьев, их ароматный дым, мешавшийся с запахом чеснока, розмарина, свинины и фазана, тени, густеющие по мере того, как в окнах садилось солнце, — всё это было острой, дымной, жирной, наполненной, очень живой жизнью. Все её чувства проснулись, или просыпались, вновь. Счастье — вот что это было. Она уже почти забыла это чувство. Затем в одном из своих внезапных прозрений, более часто случавшихся с ней после развода, Шарлотта увидела себя как бы глазами Джона — одинокая, немолодая учёная дама, вызывающая жалость своей готовностью отозваться на самую банальную, самую…
Она сконфуженно отошла от внимательно глядевшего на неё Прокопио и, напустив на себя важность, присела на подлокотник кресла, стараясь показать, что её визит близится к концу.
— Интересно, — спросила она, беря со столика старую фотографию. — Интересно, жив он ещё, этот Карло Сегвита?
Прокопио вновь сел и налил им обоим отвратительного пурпурного ликёра; Шарлотта одним глотком проглотила свой, словно мерзкое лекарство. Он уже пропустил четыре или пять против её двух. Как она доберётся до Урбино, если он продолжит в том же темпе? Телефона тут нет, вспомнила она, такси не вызовешь.
— Карло? Как же, наезжает сюда время от времени… навещает старых друзей… инвестиции… та скотобойня дальше по дороге. — Он говорил замедленно, как говорят порядком выпившие, извлекая слова по одному и делая задумчивую паузу, перед тем как вставить в нужное место фразы, словно складывал сложную картинку-загадку. — Не то чтобы он сейчас был связан с мясным бизнесом. Теперь он старается не марать рук. Да-а-а, чистые руки… очч важно!
— Почему вы всё-таки показали мне эту фотографию, Франческо? — спросила она.
Она непроизвольно назвала его по имени и увидела, как выражение его лица смягчилось. Его такая фамильярность столь же обрадовала, сколь её расстроила.
— Думаю, вам следовало её увидеть, вот почему, — ответил он. — Беспокоюсь, что вы можете попытаться реставрировать кое-что ещё… какие-нибудь наши неприглядные прошлые дела.
— Считаете, Муту что-то связывает с этими людьми? Он раздражённо пожал плечами:
— Кто такая эта Мута? Я уже говорил, что не знаю её.
— Вам не запомнилась никакая девочка той поры, когда вы были мальчишкой? На фотографии девочек нет…
— Кто в таком возрасте запоминает девчонок? — Он плеснул в глотку остатки ликёра. — Как бы то ни было, вам эта фотография понравилась больше поэзии, ну и оставьте её себе, если она доставляет вам такое удовольствие. Iо поп posso comprendere piu.[102]
— Да не то чтобы…
Шарлотта в смятении смотрела, как веки Прокопио задрожали и сомкнулись, затем упрямый подбородок несколько раз стукнулся о грудь и застыл, больше не поднимаясь. Это уж чересчур, а она-то опасалась неизбежного соблазнения. И как ей добираться домой? Мысль возвращаться пешком в темноте не привлекала. И зачем она только приняла приглашение на ланч! Она продолжала разглядывать фотографию, в надежде, что Прокопио очнётся, хотя, судя по тому, как он пыхтел и отдувался, всхрапывал и ворчал во сне, это было маловероятно. Может, сходить за домоправительницей? Шарлотта ещё не решила, что ей делать, когда старушка появилась сама и несколько секунд стояла, глядя на спящего.
— Stanco, — наконец сказала она. — Troppo massacrati, ora[103] — Объяснив жестокую причину усталости хозяина в пору забоя свиней, она тронула Шарлотту за плечо и пробормотала: — Сейчас.
Несколько минут спустя она появилась вновь в старом бесформенном пальто, бывшем когда-то чёрным. В одной руке у неё бренчали ключи на огромном кольце, в другой она держала тарелку с сосисками, толщина и острый, пряный аромат которых не оставляли сомнения в их домашнем происхождении. Шарлотта поняла, что нужно идти за ней; они отправились на задний двор, где стоял ржавый пикап такого же почтенного возраста, как тётка Прокопио. Две курицы, устроившиеся на переднем сиденье, с громким кудахтаньем ринулись прочь. После одной из них осталось яйцо, которое женщина осторожно переложила на заднее сиденье. Моля Всевышнего, чтобы водителем не оказался парень, правивший мулами, или один из воскресных забойщиков, Шарлотта увидела, что домоправительница собирается сама быть за шофёра. С удивительным проворством крохотная старушка вскарабкалась на водительское сиденье и уселась, подложив под себя три подушки. Тем не менее её едва было видно из-за баранки. Шарлотте казалось, что она не справится и с телегой, запряжённой медлительными быками, не говоря уже о грузовичке, однако они благополучно выехали со двора.
Во все полчаса, которые они добирались до ворот Урбино, они обменялись всего каким-нибудь десятком слов. Однако путешествие не было безмолвным, только не в этом грузовичке, с его рёвом, дребезгом и стуком, — всей этой неумолчной громыхающей речью, в ответ на которую старушка, чуткая к этому древнему диалекту, то прибавляла газ, то притормаживала под аккомпанемент ужасного скрежета и скрипа. Она буквально вставала, чтобы дотянуться ногами до педалей. Проезжая мимо пугал, она, сама похожая на пугало, набрала в рот слюны и длинно плюнула из окна. Однажды по пути, когда она затормозила и выбралась из машины, чтобы достать яйцо с заднего сиденья и оставить его вместе с тарелкой сосисок возле обломанного зуба колокольни в Сан-Рокко, ей удалось произнести нечто вроде коротенькой фразы: «Да… бу-бу-бу бу-бу-бу… Бальдуччи… бу-бу-бу бу-бу-бу…» — хотя за рёвом мотора было не понять, что она прошамкала.