Охранник, возвратившись в подвал, заметил зеленоватое жирное пятно на стекле и аккуратно стёр его носовым платком.
ЧУДО № 33
КОГДА СГОРЕЛ ТЕАТР МУЗ
Мута была у себя в подвале, готовила сосиски с травами, когда за ней пришли. Она ещё не развела огонь, потому что хотела насладиться свежим, кисловатым ароматом семян фенхеля и сухих апельсинных корок, прежде чем дым перебьёт его. Она положила ложку беконного жира в сковородку с крупно нарезанной яблочной падалицей и увидела, как рядом со сковородкой упал комок земли, потом другой. Она подставила старую садовую лестницу, встала на неё и приложила ладонь к потолку подвала. Вибрация была сильная, их наверху было больше одного. Хотя её территория была помечена волчьими следами и мочой, нарушители пренебрегли этим предупреждением.
Вскоре после того; как полиция прибыла в Сан-Рокко, подъехала Шарлотта в такси и велела водителю остановиться в нескольких сотнях метров от двух полицейских машин. Она не могла решить, что делать, — подойти к полицейским или нет. Что она может им сказать? Тут было не место выкладывать все свои догадки относительно этой женщины. Они, вероятно, и слушать не станут. Если же остаться в машине в качестве наблюдателя, по крайней мере, будет свидетель. Так она оправдывала своё бездействие. Она не знала, что Джеймс с оператором тоже находятся здесь, расположились на холме над разрушенной деревушкой, заняв отличную позицию, чтобы без помех снимать происходящее.
Шарлотта услышала о намерении полиции произвести этим утром арест, когда вместе с Анной работала над картиной Рафаэля под присмотром скучающего вооружённого охранника. Группе реставраторов разрешили ограниченный доступ к полотну, после того как его переместили в подвал дворца, где им предоставили большое помещение рядом с бывшей кухней, — наихудшее место для произведения искусства. Шарлотта протестовала, но бесполезно. Полотно, грубо вырезанное из рамы людьми епископа, теперь помещалось в запертом плоском застеклённом ящике. Во время переноса из дома Рафаэля кровь размазалась по лицу «Муты», и сейчас она явно оставалась жидкой. Если бы не её личная привязанность к этой картине, Шарлотта непременно отказалась бы от любого дальнейшего участия в реставрации, несмотря на все мольбы Джеффри, который, как обычно, слабо ориентировался в происходящем. Придя в восторг оттого, что на Би-би-си несколько раз упомянули галерею, он радовался по телефону, нахваливал её: «…и ты, похоже, там вроде героини». — «Что за вздор! — ответила она. — Это всё надувательство, реклама, которую идиот Джеймс…»
Тем не менее она согласилась сделать всё, что в её силах, правда, она мало что могла. Ватиканский представитель, монсеньор Сегвита, обставил строгими ограничениями её доступ к картине. Хотя нужно было большое количество снимков повреждений, он настоял, чтобы фотографирование проводилось только через стекло. И даже если бы человеку, которого Паоло назвал «единственным в истории адвокатом, освободившим Деву Марию», удался такой же фокус с «Мутой», всё равно её реставрация была бы адски трудной. Сперва предстояло удалить кровь, потом — тонкая операция по пропитке картины адгезивом, чтобы сохранить остатки оригинального красочного слоя, затем — наклейка на новый холст, причём порванные нити старого нужно было совместить с исключительной точностью. Для этой работы ей предложили воспользоваться всеми возможностями и оборудованием Академии изящных искусств, а также Свободного университета. «И если вашей группе понадобится какая-либо помощь, — сказал руководитель курса реставрации, человек, у которого учился Паоло, — не задумываясь, обращайтесь к любому сотруднику моей кафедры». Он уже нашёл для неё кусок холста, в точности соответствовавший повреждённому.
Этим утром её работу прервал разъярённый профессор Серафини, которому она через опущенный ствол автомата охранника объяснила, что с радостью поделится любыми сведениями, какие у них будут.
— Когда такие сведения появятся, профессор! Поскольку на данный момент мы в такой же темноте, что вы…
— Что вы сказали ему? — спросил охранник, не знавший английского.
— Она назвала тебя рогоносцем и дураком! — заорал Серафини.
Когда чуть позже в помещение ворвался Паоло, охранник остановил и его, преградив ему путь автоматом.
— Его-то пропустите! — раздражённо сказала Шарлотта. — Ради бога, вы же его знаете!
— Полиция сегодня собирается арестовать немую в Сан-Рокко, — объявил Паоло. — Луиджи только что сказал мне об этом.
— Замечательно! — сказала Анна. — Очень дурная женщина, к тому же помешанная.
— Когда они едут? — сердито спросила Шарлотта.
— Сейчас, вот-вот… Он рассказал мне об этом в кафе… Что вы делаете, Шарлотта?
— Собираюсь остановить их… — Она схватила пальто с вешалки в углу комнаты.
— Я отвезу вас, — предложил Паоло.
— Нет… Ты проходи сюда, Паоло… очень много работы… Я… я вернусь позже…
Ведя найденного заблудившегося мула, Анджелино перевалил через холм и резко остановился при виде полиции, кишащей в Сан-Рокко. Он не любил людей в форме. Они пугали его. Один из полицейских мочился у стены кухни Муты, а другие лопатой соскребали мох, кустики папоротника и цветы, проросшие на тонком слое земли, покрывавшей люк в подвал.
Луиджи нервничал, потому его потянуло помочиться. Он почувствовал себя дураком, когда деревянный люк распахнулся и полицейские, все семеро, вытащили пистолеты. Зачем им понадобились пистолеты? Пришлось доставать и свой, когда шеф полиции заорал на него: «Она может быть не одна!» Затем шеф полиции срывающимся на визг голосом приказал Муте выходить. Когда его приказ не привёл ни к видимому, ни к слышимому результату, он дал предупредительный выстрел в темноту люка.
— Она глухая… — заговорил было Луиджи, но более благоразумный товарищ заставил его замолчать, ткнув локтем в бок.
Шеф крикнул подчинённым следовать за ним, держась вплотную, что невозможно было выполнить, поскольку он был очень толст, а перекладины отвесной лестницы узки. Рискованно было шефу спускаться, подставляя обширный зад для нападения снизу. Напуганный тишиной и тьмой подвала, в котором оказался, и не чувствуя поддержки подчинённых, шеф выстрелил ещё несколько раз; спускавшиеся следом полицейские в тревоге посыпались вниз, не достигнув последних перекладин лестницы.
В итоге восемь полицейских собрались у стены с рядами маринованных фруктов и овощей. Луиджи нагнулся полюбоваться на бутылки.
— Красная слива, — со знанием дела сказал он. — Мама делает вкусные пироги с…
— Луиджи! — заорал командир. — Ты такой спокойный, так иди вперёд!
При первом проблеске дневного света сверху Мута бросила готовку и помчалась по коридору, перелезла через кучу кирпича обвалившейся стены и оказалась в узком туннеле, когда-то ведшем ко второму выходу из подвала. В прошлые годы она не раз безуспешно пыталась расчистить путь к старому выходу, но сейчас её единственной мыслью было затаиться здесь. Корчась, как паук, она смогла протиснуть белые корни ног вглубь кучи щебня и кирпича и навалить на себя несколько кирпичей; прижавшись щекой к жёсткой земле, она закрыла глаза и слилась с ними. Она терпела пыль, забившую ноздри, щекотку насекомых, ползавших по коже. Мута была камнем, землёй, всеми теми словами, которые не произнесла за всю жизнь. Закрой глаза, если нужно, зажми уши, но молчи. Ни крика, ни плача, чего бы ни увидела. Ни единого звука, чтобы спасти свою жизнь.
Проезжая мимо Сан-Рокко, друг и сосед Прокопио фермер Росси, старый партизан, остановил свой трактор возле Джеймса, чтобы спросить, что, Люцифер подери, происходит. Когда режиссёр с трудом расшифровал сочный итальянский старика и принялся объяснять ситуацию, тот его тут же перебил: «Грёбаные фашисты! Ублюдки, сучьи дети!» Несколько минут Росси яростно матерился (на архаичном местном диалекте, уже окончательно непонятном Джеймсу), затем изысканно вежливо поблагодарил режиссёра и повернул трактор к ферме Прокопио.