Паоло говорил так мягко, так убедительно. Рассказал, что он тоже ненавидит больницы с того времени, как его бабушка долго умирала там, признался, что ему нужна её моральная поддержка, нужно, чтобы рядом был кто-то сильный, что хочет видеть её, говорить с ней, что ему её не хватает. В конце концов она согласилась:
— Ладно, ладно, так и быть, пойду с тобой туда… но если это будет чересчур… ничего не обещаю, вот всё, что могу тебе сказать.
Донна могла не тревожиться. Больница была закрыта для посещений, пускали только духовенство и лиц, имевших разрешение. Они с Паоло оказались в огромной толпе, размахивавшей открытками с расплывчатым и раскрашенным вручную изображением живой Муты. Профессор Серафини стоял, загораживая собой двери больницы, и кричал на толпу, пытаясь убедить людей, что эта Мута (как они теперь называли живую немую) никакая не святая, а просто бедная больная женщина. Он также упомянул Галилея и его «Sidercus Nuncius»,[123] о котором никто не слыхал, кроме Паоло и нескольких наиболее образованных врачей, собравшихся на больничных ступеньках и изумлявшихся тому, с какой свирепостью рыжий коротышка защищал науку от суеверия.
— Вы можете оспаривать существование гор на Луне, — кричал Серафини, — как иезуиты спорили с Галилеем, но не сможете доказать, что я не прав, так же как они не могли поспорить с Галилеевым телескопом, его звёздным вестником!
— Теперь он Галилей! — пошутил торговец открытками, с большой для себя выгодой продававший открытки с немой. — Быстро! Посадите профессора под домашний арест!
— Eppur si muovel Eppur si muove![124] — завопил Серафини в ответ. — Если суждено совершаться чудесам, то почему здесь, в Урбино?
— А почему Вифлеем? — крикнула женщина в толпе.
— О чем это он? — спросила Донна у Паоло.
— Им не понять. Галилей опубликовал памфлет, называвшийся «Sidercus Nuncius», то есть «Звёздный вестник», где утверждал, что Земля вращается вокруг звёзд, а не наоборот.
— А это «япур сии мвови», которое он повторяет, что значит?
— Это, по слухам, фраза, которую Галилей сказал, когда покидал суд инквизиции после того, как отрёкся от всех своих теорий. «Eppur si muove» — «И всё же она — Земля — вертится». Хотя не знаю, какое отношение эти слова имеют к данному случаю.
Единственное, что Донна помнила о Галилее, — это слова школьного учителя о «синдроме Галилея» по отношению к тем ученикам, которые пропустили урок, когда он сказал, что мир не вращается вокруг них. Она думала об этом, пока Паоло проталкивался сквозь толпу к больнице, узнать, почему её закрыли. Вернувшись, он объяснил, что прошлой ночью один предприимчивый фотограф ухитрился проскользнуть мимо охраны внутрь. Оказавшись один в палате немой, он раскинул её волосы по подушке, отвернул простыню, снял сломанную руку с перевязи и скрестил ей руки на груди, вложив в ладонь лилию. Две отснятые плёнки он отнёс подпольному печатнику, который замазал шрам, оставшийся на лице Муты от удара прикладом, придав ей ранее не существовавшее сходство с рафаэлевской немой. Над головой поместил надпись: «Nostra Donna da San Rocco».[125] Позолоченные буквы подняли цену каждой открытки до пяти тысяч лир. Другие варианты открытки продавались по бросовым ценам, потому что руки немой, на которых вообще не осталось мышц, не держались в таком, напоминающем икону, положении и постоянно соскальзывали при съёмке, так что на последних кадрах они лежали вдоль тела, ладонями вверх, на волнах смятой простыни, как руки утонувшей Офелии с картины Милле, в смертельном скольжении в безумие.
— Пять тысяч! — воскликнула Донна. — Господи! Да это почти пять долларов! За открытку!
Паоло купил две иконописные открытки; торговец предлагал ещё воздушный шарик с рафаэлевской Мутой, какие многие паломники-иностранцы покупали в ошибочной вере, что это изображение живой немой до нанесённых ей побоев.
Следующий привилегированный посетитель без труда вошёл в больницу — осторожно, через чёрный ход, который паломники ещё не обнаружили. Сиделка, кивнув на подарок, который он принёс, сказала:
— Какое внимание! Но знаете, что она не услышит, как птичка поёт?
Мута открыла глаза и увидела его, сидящего рядом. В тот же миг канарейка запела, и Мута не смогла сдержать улыбку.
— А, ты довольна, да? — спросил посетитель. — Интересно знать, слышишь ты её или только чувствуешь, что она поёт…
Его разозлило то, как Мута закрыла лицо, когда он извлёк канарейку из плетёной клетки и, зажав в кулаке, погладил большим пальцем торчащий клюв. Он чувствовал, как птичка беспомощно барахтается в тюрьме его Руки.
— Такое хрупкое создание, — сказал он и принялся Рассуждать о хрупкости жизни, о том, как легко неверные слова могут переломать кости или погубить жизнь. Добрые могут попасть в объятия дьявола, который всегда ищет изменников. Откроешь рот, и вербовщики дьявола проникнут в тебя и навсегда закроют дорогу к Праведности.
Она смотрела, как шевелятся его губы, показывая белые зубы, как открывается и закрывается рот, шипя и шепча.
Он кивал на фреску у неё за спиной, где животных омывали перед закланием, и говорил о жертвах, которые будут принесены.
Крохотная птичка всё слабее трепыхалась в его кулаке.
Он не собирался заходить так далеко. Близость смерти ужасала его не меньше, чем близость жизни. Поняв, что случилось, он выскользнул из палаты так же тихо, как вошёл. В коридоре увидел сестру, с которой говорил раньше.
— Там произошла неприятность, — сказал он. — Я виноват, что позволил больной…
Они вместе вернулись в палату, и сестра охнула, увидев недвижную канарейку, лежавшую рядом со столь же недвижной рукой Муты. На клювике кровь, шея вывернута.
— Гадкая, гадкая женщина! — закричала она на Муту. — Убить такое беззащитное создание! Придётся звать доктора.
Посетитель вышел так же незаметно, как вошёл. Сиделка подняла мёртвую птицу и отнесла на дорожку за больницей. Бедняжка! Слишком сердобольная, чтобы выбрасывать её в мусорный бак, сиделка собиралась похоронить её под бурьяном, разросшимся у запасного выхода. Но тут заметила какое-то движение, тень, поднимавшуюся над ней на стене. Огромная и странно знакомая — силуэт существа из страшной сказки. Суеверный человек на её месте бросился бы назад и захлопнул за собой дверь. Но сиделка была не суеверна. Обернувшись посмотреть на странную игру ветра, бурьяна и света, она увидела тощего, покрытого шрамами серого зверя и раскрыла рот, чтобы в ужасе закричать, и волк устремил на неё взгляд жёлтых с чёрным ободком глаз. Промычав что-то нечленораздельное, сиделка выронила канарейку и бросилась бежать. Позже её нашли сидящей в парке в начале виа Рафаэлло, почти не способную говорить от потрясения.
Другая, сменившая её сиделка удивилась пустой птичьей клетке и отнесла её в комнату забытых вещей, где и оставила среди кучи одноглазых плюшевых медвежат, резиновых мячиков, игрушечных машин, зонтиков и потрёпанных детективных романов. И тут же забыла о ней в суете напряжённого дня.
ЧУДО № 37
ВОСПОМИНАНИЯ О БЫЛОМ
Паоло остановил свою «ламбретту» на пьяцца Репубблика и выключил мотор. Не хотелось двигаться, пока он ощущал уткнувшуюся ему в плечо голову девушки. За всю дорогу от больницы она не сказала ни слова.
— Выпить хочешь? — мягко спросил он.
Донна перекинула длинную ногу через седло мотоцикла и встала на асфальт.
— Донна?
— Знаешь, меня это, вроде того, задело, та открытка, как она лежит там плашмя, будто уже мёртвая. Ни к чему было копам применять такую силу. То есть, хочу сказать, неужели нужно было использовать всю мощь современной полицейской техники, слезоточивый газ и прочее, чтобы сладить со старой женщиной? Похоже, они вообще не способны на переговоры. — Она подняла лицо к небу, не давая слезам потечь из глаз, — актёрская уловка, чтобы тушь не расплылась.
123
«Звёздный вестник» — вышедшее в 1610 г. небольшое сочинение Галилея, содержащее обзор всех его астрономических открытий.
124
«И всё же она вертится!»