— Пусть Шульгин выступает, чего таланты зажимают?
— Уже выступил, — пробурчал Шульгин, пробираясь обратно. Кое-как протиснулся к стене, и тут же к нему подошел школьный комсорг Паша Доноров.
— Ты что, Шульгин, усиленно готовишься к выпускным экзаменам?
— Зачем?.. И не начинал!
— А что ты озабоченный такой?
— Да-да, я всем мешаю, — ответил Шульгин.
— Так не мешай, — сказал Доноров. — Нужно будет тебя общественной работой охватить, а то, вижу, энергию девать некуда.
В это время четверо десятиклассников — члены сборной команды по баскетболу — исполняли «Танец маленьких лебедей». Их костлявые фигуры, чуть-чуть прикрытые лебедиными платьями, громадными скачками перемещались по сцене. На лицах — печаль, а нагуталиненные ботинки грохотали так, будто здесь разгружали вагон с дровами.
Зал притих.
Когда танец подходил к концу, из-за кулис появился Коля Жаворонков. На нем был такой же лебяжий наряд. Он танцевал еще более проникновенно, чем баскетболисты. Правда, больше походил на утку, чем на лебедя, но все равно красиво. Танцуя и почти не сгибаясь — он был очень маленький — проходил под ногами остальных лебедей. Иногда брал чью-нибудь ногу, поднимал до груди и делал с нею круг, чем напоминал железнодорожника, который отводит шлагбаум.
Зал рыдал.
Только Шульгин стоял удивительно спокойный. Ему не было смешно, потому что он не знал ни «Лебединого озера», ни вообще классического балета, который сейчас пародировали баскетболисты.
Вышла Громова и объявила, что «Танец маленьких лебедей» поставила Лариса Витковская.
Все снова зааплодировали, а на сцену выбежала Витковская и поклонилась так, будто никакая она не школьница, а заслуженный деятель искусств.
Увидев ее, Шульгин закричал:
— Молодец, Витковская! Молодец!..
Эх, Шульгин! Наивный ты человек. Разве можно так восторженно хвалить девочку? Найдутся люди, которые захотят поставить тебя в неловкое положение и перед Витковской, и перед остальными. А из этого положения будет очень трудно выйти даже более смекалистому и ловкому человеку, чем ты… Хоть ты, кажется, и начал просыпаться…
Как мужчина с мужчиной
Наполеоны времени даром не теряли. Они пристально следили за Шульгиным и наконец решили, что настал их час. Выразительно посмотрев друг на друга, они соединили головы, о чем-то поговорили, посовещались, похихикали, и после этого Достанко подался к переднему ряду и обратился к учителю физкультуры:
— Владимир Игоревич, говорят, Шульгин пришел на вечер нетрезвый и теперь странно себя ведет. Смотрите, что он делает, чуть концерт не сорвал… Если скажете, то мы с Поярковым и Зимичевым спустим его в гардероб и отправим домой…
— Не может быть, — убедительно сказал Владимир Игоревич. — Я знаю родителей этого парня, они не допустят.
— А вы его когда-нибудь видели таким? — спросил Достанко, глядя учителю прямо в глаза. — Даже обещал разогнать вечер, сам слышал, — врал он, но получалось у него это столь серьезно, что Владимир Игоревич озадаченно кивнул:
— Хорошо, я разберусь.
Достанко отправился на место, а учитель расправил могучие плечи и пошел к Шульгину.
— Здравствуй, Сережа, — сказал он.
— Здрасте, Владимир Игоревич, — отвечал Шульгин, отыскивая глазами Витковскую.
— Как ты себя чувствуешь?
— Я?! — удивился Шульгин, разглядывая аккуратную колодочку «Мастер спорта СССР» на правом лацкане пиджака. Владимир Игоревич был действующим самбистом и потому очень уважаемым в школе человеком.
Шульгин посмотрел учителю в глаза и улыбнулся.
— Вот и порядок, — сказал Владимир Игоревич. — А то говорили, что ты пьян.
— Я?! — еще более удивился Шульгин.
— Давай веселись, труженик, только не так рьяно.
Он внимательно оглядел ученика с ног до головы и предложил:
— Послушай, Сергей, а почему бы тебе не заняться самбо? Ты высок, тягуч, у тебя получится. К таким, как ты, всякая шантрапа пристает. Чем крупнее парень, тем приятнее для мелюзги на нем отметиться, унизить его… Пятьсот тренировок, и ты мастер спорта, — стукнул он себя указательным пальцем по колодочке.
— Что вы, меня там узлом завяжут.
— Напрасно. Иногда это ох как может пригодиться — по себе знаю… В общем, неволить не буду, а надумаешь — скажи.
Владимир Игоревич дружески прикоснулся к локтю Шульгина и пошел обратно. Ничего не поняв, Шульгин посмотрел ему вслед и снова повернулся к сцене.