— В последний раз, Дрон, честное слово. Я тебе за это мороженое куплю. И шампанское, понял? Ты меня знаешь, пообещал — выполнил.
— Ладно, — Дронов поднял руку. — Маргарита Никаноровна, можно — Жаворонков?
— Можно, — пригласила она.
Дронов вышел. Сначала медленно, а потом быстрее и быстрее — словно обретал ускорение — стал доказывать теорему. Он писал, стирал, снова писал, а все смотрели на него с умилением — во дает! — и со страхом — уж очень не хотелось, чтобы в этот самый последний урок учительница заметила обман. Но Маргарита Никаноровна внимательно слушала Дронова, изредка приговаривая:
— Молодец, Жаворонков, хорошо. Просто замечательно!
Постепенно каждый из учеников утратил интерес к происходящему. Многие занялись своими будничными делами — кто-то играл в футбол, кто-то переписывал задачи по физике, а кто и вовсе смотрел на улицу и думал о каких-то своих заботах. Класс будто погрузился в сон.
И вдруг!.
Встал Шульгин.
— Дрон, сядь на место.
— Тише ты, деятель, — зашипел на него Жаворонков. — В такой день, ты думаешь? В такой день, чтоб ты сдох!
Маргарита Никаноровна повернулась к Шульгину и спросила:
— Что у вас там?
— Дрон, сядь на место, — повторил Шульгин.
— Ну, Серый, я от тебя этого не ожидал, — сказал Дронов и бросил мел и тряпку. — Придется поговорить, ты меня знаешь!
Злой и обескураженный неудавшейся выходкой, он вернулся за свою парту и гневно посмотрел на Шульгина.
— Сейчас я позвоню Коту, — прищурил он глаза.
— Что же вы, друзья? Напоследок решили меня обмануть? — спросила Маргарита Никаноровна. Она поднялась со стула и оглядела класс. Отошла к стене у окна и стала смотреть на улицу. А Шульгин разглядывал злое лицо Дронова, который грозил ему кулаками. Но тут к Дронову подошел Зимичев и внушительно сказал:
— Если подумать, спрячь кулак, сукин сын. И больше не показывай. Иначе я тебе сам покажу. Тебе и твоей драной полудохлой кошке, которую ты почему-то называешь «Кот». — И он поднес к лицу Дронова чугунный кулак величиной с двухпудовую гирю.
Класс зашумел, задвигался. Послышались голоса:
— Правильно, Зима, надоело…
— Не трусь, Дрон, чуть что — я рядом…
— Что, спокойная жизнь надоела? — спросил маленький Миша Плахов.
— Ты, видно, опсихел? — обиделся Дронов. Грозное выражение лица тут же рухнуло, и на его обломках расцвела улыбочка. Но стоило Зимичеву отойти, как соки, питавшие улыбочку, быстро истощились, и Дронов с поглупевшим от злобы лицом стал что-то говорить Жаворонкову. Тот слушал и кивал. А потом внятно сказал:
— Только мороженое. Шампанское — Шульгину!..
Мальчик, встаньте
Утром следующего дня Витковская прямо с порога направилась к Шульгину и спросила:
— Как дела?
Она ждала, что Шульгин скажет «хорошо», и уже приготовилась похвалить его, уже улыбка озарила изнутри ее синие глаза, но заметила, что Шульгин с замешательством посмотрел на нее, а потому снова спросила:
— Как дела, Сережа?
— Понимаешь, я не могу пойти. В больницу надо, сосед заболел, а у него никого нет.
— Я так и знала, — сказала она. — Ты всегда был ненадежным, Шульгин. И безответственным, — махнула она рукой. — Но я думала, что в тебе это временно… Что я теперь скажу Евгении Викентьевне?
— О, это уже запрещенный прием! — подскочил к ней Достанко. — Мы на такие штуки не договаривались.
— Отстань, Коля, ты глупости мелешь… Но даже Евгения Викентьевна тут ни при чем, она это переживет. Это тебе, Шульгин, нужно, одному тебе и никому больше.
— Говорят же, сосед заболел, — сказал Достанко.
— Ну и что? Вместе и сходим к твоему соседу. А потом — сразу на репетицию. Ну, опоздаем чуть-чуть, Евгения Викентьевна поймет.
Шульгин повертел головой. Витковская вспыхнула, и уже слезы на глазах. Уже на ресницах дрожат — вот-вот хлынут по щекам. Передернула плечиками, отвернулась и села за парту. Руки уперла в подбородок и смотрит на доску.
Наполеоны сразу о чем-то заговорили, окружили Шульгина, заобещали, куда-то заприглашали.
Шульгин потоптался. Вздохнул. Подошел к Витковской.
— Ты не сердись, пожалуйста, я действительно не могу.
— Ладно уж, прости, побеспокоила… Думала, понравились ребята в ансамбле, и партнерша Наташа такая девочка хорошая… Ну, пожалуйста, голубчик, давай вместе подумаем, как тут сделать? В какой он больнице?
— В Куйбышевской.
— Вот и прекрасно! После школы сразу и зайдем. А потом — во дворец.
— Я подумаю, — сказал Шульгин.