— Подумай, Сережа, и ты убедишься, что все это можно сделать.
Прозвенел звонок.
— Связался ты с этими артистами, — сказал Достанко. — У них в реквизите все — от слез до кулаков.
Шульгин ничего не ответил. Медленно прошагал к своей последней парте.
В класс вошла тоненькая светловолосая девушка в больших очках. Голубая кофточка и темная юбка с пуговицами до самого низа плотно обтягивали ее грудь и бедра. Казалось, она только что сошла с демонстрационного ковра Дома мод. В руке она держала учебный журнал, и было видно, как дрожала оттопырившаяся обложка.
Девушка остановилась у двери, словно не решаясь пройти дальше. Настороженно вгляделась в ребят. Казалось, она не знает, то ли пройти в сторону, то ли уйти совсем.
Шульгин догадался, что это и есть новая учительница математики, которая заменит Маргариту Никаноровну.
Все встали из-за парт и пристально разглядывали ее, а Достанко громко сказал:
— Ты ошиблась, девочка. Это восьмой «А».
— Вот и славно, — улыбнулась она. — Как раз он мне и нужен.
Эти слова будто придали ей решительности. Она подошла к столу, положила журнал. Поздоровалась и попросила садиться. Не говоря ни слова, повернулась и стала смотреть на улицу.
Ничего особенного там не было. Как всегда, шли машины, падал снег, а на карнизе пятого этажа дома на противоположной стороне унылым рядком сидели голуби.
— Ну, братва, пропал, — тихо сказал Ионин и скомкал приготовленные для футбола листки. — Она из меня Лобачевского захочет сделать, а я и таблицу умножения не знаю.
— Пусть только попробует, — сказал Достанко. — И сама не заметит, как однажды на кактус сядет.
Все, кто это слышал, вздохнули. А учительница выдержала психологическую паузу и решила, что больше молчать нельзя.
Повернулась к классу и произнесла:
— Я рада, что вы умеете молчать. Значит, умеете и слушать.
— Тронную речь приготовила, — шепнул Поярков.
— Отныне мне доверено вести у вас математику. Зовут меня Виктория Сергеевна Каткова.
— Николай Александрович, — привстал и кивнул Достанко. И сел.
— Шутник, — улыбнулась учительница. И тут же улыбка исчезла. Указательным пальцем она прикоснулась к дужке очков и властно сказала:
— Мальчик, встаньте! Назовите фамилию. Сегодня я познакомлюсь только с вами. Итак?..
— До…станко.
— Отлично! А теперь сядьте, Достанко. И, если до конца урока я услышу хотя бы одну реплику, вы раз и навсегда станете моим самым нелюбимым учеником.
Достанко сел. Было заметно, как левая рука его судорожно теребила край пиджака.
— С остальными я познакомлюсь чуть позднее, когда будем беседовать у доски. Итак, сегодня я никого не буду спрашивать, объясню новый материал. А уж со следующего раза приступим к традиционной игре в вопросы и ответы.
Медленно и тихо начала она рассказывать. Писала на доске, изредка перебивала себя вопросом: «А почему так?.» Немного подумав, продолжала дальше. И было такое впечатление, что рассказывает она не какой-то знакомый, выученный давно материал, а будто он рождается в эту минуту.
В середине урока на ее бледных, почти прозрачных щеках проступил чуть заметный румянец. Она вдохновлялась все больше и больше.
Никто не перебил ее. Никто не помешал ей сделать научное открытие. Никто даже не заметил, как быстро пролетел урок.
Шульгин сцепил замком руки на затылке и слушал учительницу… Но что это? В одном из уравнений — ошибка. Он уже хотел было подсказать ей, но Виктория Сергеевна положила мел и отошла к столу.
— Все ли у меня правильно, не ошиблась ли я?
Несколько человек, в том числе и Шульгин, подняли руку.
— Слушаю, — обратилась она к Витковской.
— У вас там в уравнении при извлечении корня…
— Спасибо… Что у вас? — обратилась она к следующему.
— То же самое…
— А у вас, вы тоже поднимали?..
— И у меня то же, — сказал Шульгин.
Учительница улыбнулась и села к столу.
— Молодцы, — сказала она. — Я это сделала специально. Зато я теперь знаю, что на вас можно положиться: ошибусь — подскажете… Назовите, пожалуйста, мне ваши фамилии, я хочу поставить «отлично»…
В этот день в восьмом «А» только и разговоров было, что о новой учительнице. Многие девочки преобразились: они старались разговаривать и держаться так, как Виктория Сергеевна. А парни почему-то и на других уроках обходились без реплик и восклицаний. Даже Ионин и Аристов перестали играть в футбол.
«Неужели и она через несколько десятков лет будет с таким трудом нести по улице картошку?» — подумал о ней Шульгин.